ЭЛЕГИЯ Глава 1 Комната кажется мне темной. Последнее время всё кажется мне темным. Тьма и холод. Бесконечная ночь без звезд, которые могли бы рассеять тьму. Застывшие минуты - и никакой надежды на рассвет. Занавески подняты, но солнце не проникает сквозь них, потому что его нет. Несколько дней идет сильный дождь, и не похоже, чтобы он собирался когда-нибудь прекращаться. Мне кажется, что я нахожусь в плену этих унылых, серых дней. Мне кажется, я никогда не увижу солнца. Мужчина средних лет стоит около внушительных размеров стола красного дерева, покуривая сигарету. Когда я вхожу в комнату, он поворачивается ко мне и спрашивает, не буду ли я возражать. Я качаю головой и отвечаю, что все в порядке. Ненавижу. Ненавижу запах сигарет. Меня от них тошнит. Но я ему этого не говорю. Я оглядываю кабинет. Стены увешаны дорогими картинами, об авторах которых я не имею ни малейшего понятия, дипломами, наградами и всякими такими вещами. Если честно, не знаю, почему я здесь нахожусь. Мне уже не раз советовали с кем-нибудь поговорить. Вот только не помню, почему они просили меня об этом. Пришлось сдаться. Телефон этого человека попался мне в телефонной книге. Я ничего о нем не знаю, да это и неважно. Я здесь, чтобы от меня отвязались. От запаха его сигареты у меня начинается пульсирующая головная боль. Думаю, он заметил, как я прижимаю пальцы к вискам, словно это может помочь. Он смотрит на меня сочувствующим взглядом и гасит недокуренную сигарету в пепельнице. - Наверное, мне следовало бы бросить, - говорит он, имея в виду свою привычку к курению. Я киваю. Не отпускаю никаких глубокомысленных замечаний, не позволяю себя даже намека на улыбку. Просто киваю. Он откашливается и указывает мне на кушетку, стоящую в другом углу комнаты. - Не хотите присесть? - спрашивает он. Мне сугубо все равно - моя душа в летаргическом сне - но я медленно подхожу к кушетке и сажусь. Чувствую, как его взгляд сверлит мне спину. Интересно, ему что-нибудь известно обо мне? Может, он звонил людям, которые меня знают, чтобы получить информацию? Вероятно, это просто очередное проявление моей паранойи. Даже если он и звонил - мне все равно. Меня вообще больше ничего не интересует. Кроме одной вещи. Одного человека. Внезапно он оказывается сидящим на стуле прямо передо мной. Я не успеваю зафиксировать его перемещения. Ни шагов, ни дыхания. Ничего. Мне внезапно становится неловко под его изучающим взглядом. Он протягивает мне руку и ожидает, что я отвечу рукопожатием, но поскольку я не двигаюсь, опускает ее. - Я подумал, нам следовало бы начать со знакомства, - говорит он. - Я знаю ваше имя, - отвечаю я, отворачиваясь. Такое ощущение, что его глаза пронизывают меня насквозь, как только я встречаюсь с ним взглядом. Я знаю, ему просто надо уцепиться за что-нибудь, чтобы начать разговор, но я к этому не готов. Не думаю, что кто-либо вообще может быть к этому готов. - Ну хорошо, мистер Малдер, - говорит он. - Опустим официальную часть. Я снова смотрю на него. Понятно, он пытается заручиться моим доверием, идя навстречу моим желаниям. Мне приходят на ум мои собственные познания в области психологии, и волна раздражения омывает меня. Я чувствую, что это неправильно, - я не должен находиться здесь в качестве пациента. Одна секунда - и наступает горькое прозрение: я превратился в прямую противоположность тому, чем бы в Оксфорде. Ненавижу себя за это. - Ладно, - говорю я. Он смотрит в свой маленький блокнот, как будто пытается что-то в нем найти, потом его взгляд возвращается ко мне. - Могу я называть вас Фоксом? - спрашивает он. Я съеживаюсь от звука собственного имени. - Лучше Малдер, - отвечаю я, прекращая дальнейшее обсуждение этой темы. - Итак… Малдер. Почему вы пришли сюда сегодня? Я закрываю глаза и обдумываю вопрос. И не нахожу ответа. Потому что мне сказали, что так надо? Или по другой причине? - Не знаю, - отвечаю я честно, открывая глаза, и он медленно кивает. - Есть ли что-нибудь, о чем вы хотели бы поговорить? - спрашивает он. И мне опять нечего сказать. Какого ответа он от меня ожидает? Поэтому я произношу единственное слово, то, что занимает все мои мысли в последние дни. - Скалли. Он опять задумчиво кивает, как будто точно знает, кто это такое - Скалли, потом что-то записывает в своем блокнотике и, не глядя на меня, произносит: - Расскажите мне о Скалли. - Что вы хотите, чтобы я рассказал? - спрашиваю я. - Всё, что пожелаете, - отвечает он, а потом смотрит на меня. - Дело вовсе не в том, что я хочу услышать, Малдер, а в том, что вы хотите сказать. Что вы должны сказать. Всё что пожелаю. Он не понимает. Если бы я начал рассказывать здесь все, что я могу сказать о Дане Скалли, мы сидели бы тут вечно. А вечно - это очень долго. - Не знаю, с чего начать, - говорю я честно. Он смотрит на меня молча несколько секунд, а потом предлагает: - Почему бы ни начать с начала? - С начала? Он кивает. Я закрываю глаза и глубоко вздыхаю. Начало. Это было очень давно. Но я помню всё так, словно это произошло вчера. Я слишком привык быть один, предоставленный самому себе, и не иметь рядом никого, кто бы верил мне - и верил в меня, кто заботился бы обо мне и доверял мне. Я помню день, когда она вошла в мою жизнь, ее серьезные голубые глаза и строгий костюм. Картина, которую я не забуду никогда. С этого момента я больше не был один. В этот момент судьба начала меняться, намекая, что у меня могла бы быть другая жизнь, отличная от той, которую я вел и в которой мне было суждено сгнить в жалком одиночестве, погребенным под грудой файлов, представлявших собой всё, чем я располагал. Холод одиночества и гордость не позволили мне тогда осознать это. Но в первый же момент, когда наши глаза встретились, мы заключили соглашение о доверии и партнерстве. Не знаю, представляла ли она, во что ввязывается, когда впервые переступила порог моего офиса. "Никого здесь нет, кроме самого ненужного в ФБР человека". Вот такое приветствие ей довелось получить, и это были первые слова, которые она от меня услышала. Было бы лучше, если бы эти слова оказались последними. Она открыла дверь в мой офис, в мою жизнь. Она выглядела такой молодой и невинной. Если бы только она не была такой сильной и упрямой. Тогда, возможно, она оставила бы меня раньше. Может быть, она бы спаслась, избавилась от меня, пока у нее еще была такая возможность. Она была единственной, кто осмеливался говорить мне всё, что думает по поводу моих безумных идей и теорий, при этом не жалея времени, чтобы их выслушать. Думаю, что иногда не проявлял к ней должного уважения. Даже наверняка знаю - не всегда проявлял. Начало… После того дела в Орегоне наше партнерство было утверждено. Я сразу понял, что между нами существует связь - причем настолько необычная, что я даже сначала не распознал ее природы. Просто принял эту связь как нечто большое, особенное, как "мы", то есть то, что никогда не сможет быть разрушено или уменьшено. Это было так непохоже на все, что я переживал раньше с другими людьми, на все, что я привык чувствовать. Я не мог тогда этого объяснить. Не могу и сейчас. Оно просто там было - и должно было там оставаться. Глава 2 Сегодня я выхожу из своей квартиры во второй раз за последние несколько недель. Не знаю, что заставило меня прийти снова. Наверное, мои воспоминания, рвущиеся наружу и грозящие уничтожить мой разум, и моя память, выносящая на поверхность миллионы картин и оставляющая их, как трупы на берегу моря. Я снова сижу на кушетке. Прошло уже десять минут, но ни один из нас не произнес ни слова. Я знаю, он ждет, пока я заговорю, но я не уверен, что смогу. Похоже, что доктор Вейсберг замечает это и предпринимает попытку вывести меня из моего жалкого состояния. Я это ценю, но боюсь, что мне уже ничто не поможет. - Эта Скалли, о которой вы рассказывали на прошлой неделе… - начинает он, и я непроизвольно морщусь от его манеры произносить ее имя. Как будто она для него ничего не значит, как будто это просто очередное слово, которое срывается с его языка. Ее имя нельзя произносить так небрежно, без глубочайшего уважения и преклонения. Только не так, как он сейчас его произнес. "Эта Скалли…" Она - СКАЛЛИ. Моя Скалли. Он определенно замечает мою боль и осознает свою ошибку. - Простите, - извиняется он, и я кивком подтверждаю прощение. - Скалли, - говорит он, и на этот раз у него получается лучше, - очень много значит для вас, Малдер. Все, на что я способен, - молча кивнуть. - В прошлый раз вы сказали мне, что между вами была… - он бросает быстрый взгляд на свои записи, потом снова смотрит на меня и продолжает, - … особенная связь. Я снова киваю. - Вы также сказали, что вначале не испытывали к ней не только любви, но даже дружбы. Но позже это изменилось. В связи с чем? - Что изменило мое отношение к ней? - повторяю я, словно он задал мне вопрос на языке, которого я не знаю. - Да, - говорит он с нажимом, как будто это простой вопрос, на который можно дать простой ответ. До меня вдруг доходит, что он не понимает: то, что было у нас со Скалли, ставит под сомнение всё, чему он когда-то учился. У меня снова нет ответа. Действительно, нет. Я много думал об этом раньше, удивляясь, когда наши отношения переросли в нечто большее, чем простое партнерство. Едва ли я смогу выделить какой-то определенный момент. Наши отношения слишком сложны, чтобы уложиться в схему. И всегда такими были. Я понимаю, что сижу молча, обдумывая его вопрос, а он продолжает ждать ответа. - Время, - говорю я, - время изменило мое отношение к ней. - Каким образом? - не отступает он. - Целиком и полностью, - отвечаю я, потом делаю паузу и продолжаю. - Я признаю, что не слишком легко доверяю людям, и для меня доверие означает очень многое. На самом деле, Скалли - единственная, кому я доверял в течение всех этих семи лет. Это доверие родилось быстрее, чем я мог предположить. - Я смотрю на него. - Как я мог не доверять ей? - Он внимательно слушает и его, кажется, не слишком заботит, что я в некотором роде избегаю прямого ответа на его вопрос, поэтому я продолжаю. - Со Скалли… Только она одна честно говорила, что она обо мне думает. Только она оставалась со мной дольше двух месяцев. И только она считала, что мою жизнь стоит спасать… Я сидел в чужой машине. Там были запахи, которых я не узнавал, и люди, лиц которых не видел. Я попытался посмотреть в окно, но человек, сидевший рядом со мной, не дал мне этого сделать. Не знаю, почему они просто не завязали мне глаза, раз уж это их так волновало. Не то чтобы я что-нибудь помнил из того, что они со мной делали. Они стерли мою память. Единственное, что я помню об этом дне, - что Скалли спасла меня. Она махнула рукой, в которой был зажат пистолет, в сторону ожидающей машины и крикнула, чтобы я садился. Опять-таки я не понимал, что происходит, но из того, что она рассказала мне позже, уяснил, что обязан ей жизнью. Я шел к ней, и она была единственным, что держало меня на ногах и не давало упасть на землю. В этот момент я осознал, что она пришла за мной. Рискнула всем - и пришла, чтобы спасти меня. Когда мы были на "безопасном" расстоянии от базы, Скалли остановила машину на обочине и повернулась ко мне. - Малдер, с тобой все в порядке? - спросила она. Никогда не забуду, как прозвучал ее голос. Он был полон тревоги и заботы. Я повернулся, чтобы посмотреть ей в глаза, и в них читались те же чувства. Никогда не испытывал такой благодарности по отношению к другому человеческому существу. - Не знаю, что произошло, Скалли, - сказал я, и мой голос прозвучал настолько тихо и печально даже для моих ушей, что я не решился представить, как мои слова прозвучали для нее. Но она, похоже, не обратила внимания. Просто протянула руку и погладила мои волосы, и я закрыл глаза от ее осторожного прикосновения. - Все хорошо, Малдер, - сказала она убедительно, и как только я услышал, как она это говорит, я поверил ей. Пока она будет здесь - все будет в порядке. - Все хорошо, - повторила она, и мы продолжили путь. Она спасла мою жизнь снова на Ледяном Мысе на Аляске. Я сидел один в темной комнате, запертый снаружи с ощущением, что я брошен в тюрьму без суда и следствия. О себе я не беспокоился, потому что знал, что там я в безопасности. Я беспокоился за нее, все время думал о ней, не зная, жива ли она еще. Там, где она сейчас находилась, был кто-то другой, тот, кто убил человека, и я не мог ручаться, что она это осознает. Мне казалось, что прошло уже много часов, а снаружи не доносилось ни звука. Все, что я слышал, была тишина вокруг меня, мое дыхание, биение моего сердца. И мои мысли. Внезапно дверь открылась - и я вскочил на ноги, готовый обороняться, если дело обернется не в мою пользу. Напряжение немного отпустило меня, когда я увидел, что это всего лишь Скалли. Она была напугана, это точно. Она-то знала, что я никого не убивал - глубоко внутри себя знала - но все улики указывали прямо на меня, а игнорировать такого рода факты она не привыкла. Я от нее этого и не ожидал. Я позволил ей осмотреть себя, потому что старался доверять ей так, как мне хотелось, чтобы она доверяла мне. Она оттянула ворот моей рубашки и осмотрела шею и спину. Я почувствовал, как ее маленькие пальцы впиваются мне в кожу, почти причиняя боль, выискивая любые признаки того, что я заражен. Когда она ничего не обнаружила, ее хватка ослабла, и она отпустила меня. Быстро повернувшись, чтобы посмотреть на нее, я увидел, что она выглядела так, словно ей стыдно от сознания, что она мне не поверила. На самом деле, я ее не винил. Он отвернулась, собираясь выйти наружу, и почти вскрикнула, когда я остановил ее, схватив за плечи. Она сразу поняла, что я просто хочу так же осмотреть ее, и позволила мне. Я верил, что она говорит мне правду, но должен был убедиться сам. Именно она сказал мне не так давно: "Может быть, ты уже не тот, кто ты есть". Ее кожа была невероятно мягкой под моими изучающими руками. Тогда я не сосредотачивался на этом ощущении, оно просто проникло в мой мозг - и осталось там. Я был слишком рад, что мои надежды оправдались, - она тоже не была инфицирована. Я опустил ее рубашку, осторожно взял ее за плечи и развернул лицом к себе. Она взглянула на меня с тревогой. - С тобой все в порядке, - сказал я, и у нее вырвался вздох облегчения. Она закрыла глаза и опустила голову. Я поднял ее лицо за подбородок и заставил снова посмотреть на меня. - Мы оба в порядке, - повторил я, и она слегка улыбнулась. Эти несколько минут означали для меня целый мир. Мы доверяли друг другу настолько, чтобы повернуться друг к другу спиной, зная, что один из нас может быть заражен, и все-таки идя на риск. Ни с кем другим я бы на такое не отважился. В следующий раз, когда она спасла меня, - это было в Пуэрто-Рико - я мог доверить ей больше, чем мою жизнь. Я поехал туда, чтобы найти подтверждение существованию инопланетных форм жизни. Я очень давно искал эти подтверждения. Скалли и я больше не были напарниками, но, когда я записывал свои размышления на кассету, к кому я обращался? Конечно, к Скалли. К кому еще я мог обратиться? Ни к кому. Если бы она тогда не приехала - уверен, меня бы сегодня здесь не было. Я слишком увлекся тем, что делал, и даже не заметил, как они приближаются, чтобы убить меня и удостовериться, что ничего подобного больше не повторится и ни одна живая душа меня больше никогда не увидит. Но Скалли спасла меня. И снова доказала, что она - единственная, кому я могу доверять. Глава 3 Они говорят, что третий раз не помешает. Не думаю, что справлюсь с этим сегодня. Я потерял всякую надежду, всякую веру в чудесное исцеление. Никто не может меня спасти, да и не мог никогда. А теперь особенно. Хотя меня это вряд ли волнует. Я думаю, что умираю. Может быть, уже умер. Не знаю, почему я все время возвращаюсь в этот мрачный офис, к которому я уже испытываю отвращение, несмотря на то, что был здесь всего пару раз. Здесь слишком темно и холодно. Мне здесь неуютно. Каждая капелька боли, которую я в течение долгих дней и еще более долгих ночей пытаюсь утопить в алкоголе и заглушить просмотром порно, выступает на поверхность и молит о помощи. И все средства хороши, чтобы заставить то, что бьется внутри меня, просто остановиться. Я никогда не чувствовал такого отчаяния. И это чертовски меня пугает. Когда Скалли со мной, я не чувствую себя таким никчемным. Таким испуганным, таким одиноким. Я не чувствую боли, к которой так привык, потому что она испарилась. Скалли стёрла всё неправильное и отвратительное, что есть во мне, и сделала меня личностью. Не Призрак Малдер, придурок из подвального офиса, а человек. Она единственная, кто заставляет меня чувствовать себя живым. Если ее нет со мной, я чувствую только боль. Она может исцелить меня с помощью взгляда. Когда я с ней, то на время забываю, что недостоин дышать одним с ней воздухом, что разрушаю жизни всех, чьи пути пересекаются с моим, что позволил моей семье развалиться. Однажды я сказал ей, как много она для меня значит, как она мне нужна. Я должен был сказать ей об этом раньше - миллион раз. Но не сказал. Ненавижу себя за это. Я вдруг понимаю, что все еще стою возле двери офиса доктора Вейсберга, и поднимаю руку, чтобы постучать. Я слышу его приглушенный ответ - и вхожу. Офис напоминает мне о первом визите. На улице снова идет дождь, делая комнату еще более темной, а доктор Вейсберг снова курит, наполняя комнату дымом. Мои глаза следят за сигаретой в его руке. Он виновато смотрит на меня, кашляет и мгновенно гасит сигарету в пепельнице. Я пытаюсь улыбкой выразить ему благодарность, но, думаю, вместо улыбки у меня, скорее всего, получается гримаса. - Теперь я знаю, что давно должен был бросить, - говорит он, снова кашляя, и мне начинает казаться, что он сейчас задохнется. - Этот кашель меня убивает, - говорит он, переставая кашлять, и я не спорю. Не потому, что меня волнует его дальнейшая судьба. Честно говоря, не волнует. Он может рухнуть тут замертво - я и не вздрогну. Просто меня уже больше ничто не волнует. Кроме Скалли. Никто не в состоянии понять, что я чувствую к ней, особенно сейчас, когда я и сам вижу, что больше не в силах выносить эти страдания. Я уже почти сломался, и у меня не осталось ничего, за что можно было бы бороться. До того, как он начинает задавать вопросы, я занимаю мое обычное место на кушетке. В последний мой визит он спросил меня, не хочу ли я прилечь вместо того, чтобы сидеть. Но я отказался, поскольку предпочитаю разговаривать сидя. Вейсберг думает, что это дает мне ни на чем не основанное чувство контроля. Не могу объяснить это с психологической точки зрения, да мне, в общем, всё равно, но это дает мне возможность чувствовать себя более комфортабельно. Как будто что-то может помочь мне чувствовать себя комфортабельно… Он поднимается и обходит стол, чтобы сесть в кресло напротив кушетки. Сначала мне не нравилось, что он находится так близко: словно меня загнали в клетку. Но сейчас я уже немного привык. - Как прошла неделя? - спрашивает он, и я смотрю на него, недоумевая, зачем он задает этот вопрос. - Хорошо, - отвечаю я, вовсе не имея этого в виду. Вижу по выражению его лица, что он мне не верит, но оставляет эту тему. Он знает, что я пришел сюда не для того, чтобы болтать о том, как прошла моя неделя. Он смотрит в свой блокнот, куда он вносил заметки во время наших прошлых бесед. - В последний раз, когда вы были здесь, вы говорили о доверии, - сообщает он, как будто я не помню. - Да, - киваю я. - Доверие очень важно для вас, не так ли? - Я киваю снова. Я говорил ему об этом на прошлой неделе, он что, не обратил внимания? Потом я понимаю, что он напомнил об этом, потому что хочет, чтобы за этим что-то последовало. - И для вас важно, чтобы Скалли вам тоже доверяла, не так ли? С этим я поспорить не могу. Если бы она мне не доверяла… Не знаю, где бы я сейчас был. - Так, - отвечаю я, и он, похоже, доволен, что я это признаю. А почему я должен отрицать очевидное? Вера Скалли в меня, ее лояльность, ее доверие - это все, что у меня есть. Без этого я бы уже давно рухнул, обессиленный, и ничто не смогло бы остановить или хотя бы замедлить мое падение. - Как вы думаете, а было ли когда-нибудь такое время, чтобы вы не ощущали, что располагаете доверием Скалли? - спрашивает он, и я чувствую, что начинаю падать. - Я же говорила тебе, мама, он здесь для того, чтобы убить меня! Ее слова эхом прозвучали у меня в голове, почти повергая на пол. Но я остался стоять, глядя ей в глаза. - Я на твоей стороне, ты знаешь это, - сказал я, удивляясь, насколько спокойно звучит мой голос. Внутри я кричал, умолял ее поверить мне и опустить пистолет. Я услышал, как ее мать позади меня тихо сказала: - Опусти пистолет, Дана, - и глаза Скалли перескочили с меня на нее. - Скалли, послушай меня, пожалуйста, очень внимательно, - сказал я умоляюще, и ее глаза встретились с моими. Пронзительная голубизна, затуманенная страхом и смущением. Она выглядела такой беспомощной, такой одинокой, и мне хотелось броситься к ней, заключить в объятия и больше никогда не позволять ей испытывать боль. - Ты не знаешь, но ты больна. Та же штука, что заставила всех этих людей совершить убийство. Что бы ты ни думала о происходящем… Вместо того чтобы успокоиться, она взорвалась: - Отойди назад! - закричала она, поднимая пистолет, и я застыл на месте. Ее мать подошла ближе ко мне и спокойно обратилась к ней: - Дана, ты сама не своя, - и мне показалось, что я увидел в глазах Скалли слабый проблеск сознания. - Он говорит тебе правду. - Это не правда, мама, - упорно пыталась убедить ее Скалли. - Он врал мне с самого начала. Он мне никогда не доверял. - Скалли, ты единственная, кому я доверяю. - Теперь в моем голосе прозвучало отчаяние, а ее отказ верить мне вызвал почти физическое ощущение ожога - словно мне пронзили сердце раскаленным железом. - Ты с ними заодно. Ты один из НИХ, из тех, кто похитил меня. Ты поместил эту штуку мне в шею! Ты убил мою сестру! - Ее слова вонзались в меня, как пули. - Неправда, Дана, - сказала ее мать, приходя мне на помощь, и я взмолился, чтобы Скалли послушала ее, если уж она не хочет слушать меня. - Правда! - закричала она, сопротивляясь попыткам ее матери помочь ей. - Я хочу, чтобы ты меня выслушала… - Она сделала шаг вперед и остановилась между нами, заполняя пространство между мной и пистолетом Скалли, нацеленным мне в голову. - Мама, отойди с дороги! - Ты веришь мне, не правда ли? - Скалли была на грани слез, отчаянно борясь с собственными чувствами, желая верить, что ее мать говорит ей правду, но почему-то думая, что это невозможно. В ее заблестевших глазах отражалось все, что она испытывала, и мне хотелось плакать вместе с ней. - Ты знаешь, что я не причиню тебе вреда, - продолжала ее мать, - что я никогда не позволю никому сделать тебе больно. Вот почему ты пришла сюда, правда? Ты здесь в безопасности. - Она замолчала на минуту, умоляя дочь глазами. - Опусти пистолет, Дана. Я наблюдал, как слова доходят до сознания Скалли, как она начинает осознавать окружающую действительность. Я видел выражение ее глаз, когда она освободились от того, что управляло ею. Она вернулась ко мне. Ее мать бросилась к ней, тихо повторяя: - Опусти пистолет… - и Скалли, плача, позволила ей обнять себя. Я мог только молча наблюдать за происходящим. Мне так хотелось заключить Скалли в объятия и не отпускать. Никогда не давать ей повода усомниться во мне и хотя бы на секунду поверить, что я могу предать ее. Повторять ей снова и снова, что ее доверие означает всё для меня. Вместо этого я стоял неподвижно и обещал себе никогда не делать того, что могло бы разрушить ее доверие ко мне. И не делал. Почти два года. Она снова пришла ко мне. Просто открыла дверь квартиры своим ключом и вошла, как будто это место принадлежало ей. Она все еще злилась на меня, хотя я все объяснил. Но моего объяснения было явно не достаточно. Она спокойно сняла куртку, небрежно бросила ее на диван, а потом опустилась рядом с моим усталым телом. Все время я не спускал глаз с ее лица, ожидая, когда она заговорит, но она и не думала начинать. И не смотрела на меня. Наоборот, уперлась взглядом в невидимую точку над телевизором. Через некоторое время она собралась заговорить, но явно передумала, а потом глубоко вздохнула, как будто приняла решение. - Почему ты мне не сказал? - Ее голос был полон такого гнева, что я немного испугался. - Скалли… - начал я, но она прервала меня. - Просто… просто не надо, Малдер. Когда она повернулась ко мне, на ее лице было выражение боли. Она закрыла глаза, покусывая нижнюю губу, потом снова посмотрела на меня. Глубина ее взгляда заставила меня мечтать о двух несовместимых вещах: убежать и спрятаться - и обнять ее. Я отвел взгляд, потому что не обладал ее силой. И услышал в ее вздохе разочарование. - Я не хотел врать тебе, Скалли. По-моему, я уже всё объяснил. - Черт возьми, Малдер, ты заставил меня поверить, что ты предал страну! И ФБР! - Она помолчала несколько секунд и прошептала. - Я думала, ты предал меня. - Эти слова почти разбили мне сердце. - Скалли… Я никогда этого не сделаю. Ты ведь знаешь. - Я поднял на нее глаза, надеясь, что они убедят ее, что я говорю правду и что она должна верить мне. - Я знаю… - сказал она медленно, и вдруг, как мне показалось, словно разозлилась на себя. - Нет, не знаю! Малдер, я хочу знать, я хочу верить тебе больше, чем что-либо другое, но сейчас я ничего не знаю! - Она покачала головой. - Я думал, мы миновали этот этап, Скалли. - Я тоже так думала, - ответила она тихо. - Но я, как оказалось, - нет. - Она посмотрела на меня. - Ты понимаешь? - Да. - Я понимал. В конце концов, думал, что понимаю. - Я бы хотела… - Она остановилась на середине фразы. - Чего бы ты хотела? - Осторожно спросил я. - Я бы хотела, чтобы этого никогда не происходило, - сказала она. - Я бы не хотела испытывать все эти чувства. Знаю, что рассуждаю иррационально, но ничего не могу с собой поделать. Я дотянулся до ее руки и удержал в своей, хотя она пыталась сопротивляться. Наконец она расслабилась, и я опустил наши переплетенные руки к себе на колени. - Мне очень жаль, Скалли, - сказал я. - Я не знаю, что еще могу тебе сказать. Мы погрузились в молчание, пока она обдумывала мои слова. Минутой позже она сказала: - Я тоже не знаю, Малдер. Потом она снова посмотрела на меня, и я спокойно встретил ее взгляд. - Я честно не знаю, - сказала она, и я молча кивнул. Мы смотрели в разные стороны, сидя на диване. Ее рука была по-прежнему в моей, и я легонько ее пожал. И почувствовал, что вот-вот заплачу, когда она ответила мне пожатием. Я жутко хотел обнять ее, крепко прижать к себе и обещать ей в тысячный раз, что никогда не буду врать ей снова, никогда больше не дам ей повода не доверять мне. Вместо этого я только сильнее сжал ее маленькую, изящную руку, погруженный в наше общее молчание, надеясь, что в один прекрасный день она простит меня за все то, что я ей сделал. Глава 4 Я прихожу сюда уже четвертый раз. У меня нет ощущения, что прошел месяц. Иногда мне кажется, что за один день проходят столетия. Я потерял чувство времени. Я больше не пытаюсь удержать минуты, или часы, или недели. Боюсь подумать о том, что это означает. Вероятно, я уже настолько безнадежен, что не в состоянии осознавать даже простые вещи. Я больше не способен действовать. Мне здесь ничего делать. Доктор Вейсберг пытался убедить меня приходить дважды в неделю, но я отказался. Не знаю почему. Просто не уверен, что смогу это выдержать. Мне и так стоит больших усилий вытащить мою жалкую задницу из постели и прийти сюда хотя бы раз в неделю. Последнее время я вообще не сплю. Просто лежу на кровати или на диване без сна. И живу в постоянном тумане. Я вдруг понимаю, что доктор Вейсберг уставился на меня, очевидно ожидая ответа на вопрос, которого я не слышал. - Простите? - Конечно, я должен быть более внимательным к нему, но мой разум продолжает ускользать. И у меня нет сил, чтобы его удерживать. Она всегда со мной в моем мозгу, все мои мысли обращены к ней. Иногда мне хочется, чтобы она ушла, но даже при мысли об этом я начинаю чувствовать вину. Нет, я никогда не хотел, чтобы она ушла. Господи, прости меня, думаю я в отчаянье, прежде чем осознаю, что молюсь силе, в которую не верю. Это не впервые. Я в таком состоянии, что способен на все. Иногда я верю, что Скалли - мой Бог. Моя Богиня. Мое всё. Скалли, прости меня. Его голос вырывает меня из водоворота мыслей. - Малдер, очевидно, что Скалли - наиболее важная персона в вашей жизни. Сказать так - значит, ничего не сказать. - Да, - отвечаю я. Господи, как же я устал… Бог знает, сколько я уже не спал. Даже не могу вспомнить, когда в последний раз мне удалось поспать больше двух часов подряд. - Вы хотите рассказать мне об этом? - спрашивает он, и я смотрю на него. - Не знаю. Не хочу. Нет, хочу говорить о Скалли, о том, как много она значит для меня, как сильно я ее люблю. Я хочу рассказать кому-нибудь. В то же время это заставляет меня чувствовать себя так, словно я предаю ее. Предаю Скалли. Согласится ли она, чтобы я рассказывал о ней кому-нибудь? Кому-нибудь, кроме нее… - Я расскажу, - слышу я свой ответ. Я должен. Когда Скалли похитили, я был близок к самоубийству. Если бы я поведал ей, как часто держал в руках пистолет, глядя в глаза смерти, не уверен, что она не убила бы меня собственными руками. Возможно, мне следовало ей признаться. Когда она вернулась, я пообещал себе, что сделаю все, что в моих силах и сверх них, чтобы защитить ее. Когда я узнал, что у нее рак и она скоро умрет… я почувствовал, что сам начинаю умирать. Я неделями был в состоянии отрицания, а когда попытался уговорить ее поговорить со мной, чтобы встретить лицом к лицу факт ее приближающейся смерти… она не захотела. До тех пор, пока не стало слишком плохо, и она оказалась в больнице. Я был готов сделать все, чтобы спасти ее. Я был готов заключить сделку с дьяволом. Только одно удержало меня. Она. Я знал, что она никогда не сможет простить меня. Я был так близок к тому, чтобы ее потерять… В ту ночь я поехал к ней в больницу и остался около нее… И плакал. Впервые за очень долгое время я позволил себе плакать. А, раз начав, уже не мог остановиться. В ту ночь я осознал - по-настоящему осознал - что не смогу жить без нее. Я был не в состоянии обеспечить ее безопасность, защитить ее от всего мирового зла - и от Консорциума. И знал, что не заслуживаю ее, но был слишком эгоистичен, чтобы сдаться. Я был слишком эгоистичен, чтобы отпустить ее. Она не умерла. Она не оставила меня. Когда выяснилось, что она не умрет и что болезнь перешла в стадию ремиссии, - не думаю, что моя улыбка могла бы быть шире, чем она была в ту секунду. И вот тогда я осознал, как сильно я ее любил. Я любил ее… Я люблю ее. Когда подтвердилось, что она будет жить, я ничего не мог с собой поделать - я хотел чувствовать ее рядом, близко, ее прикосновение, сердцебиение, дыхание. И прежде, чем смог остановиться, я оказался рядом с нею на больничной койке. Она была в моих объятиях. Я обнимал ее так сильно, что боялся, что сломаю ее, но не мог заставить себя хоть немного разжать руки. Не мог заставить себя отпустить ее. А когда почувствовал, что ее руки обвились вокруг меня и она обнимает меня, то внезапно понял, что она тоже меня не отпустит, что она не хочет меня отпускать. И тогда я поклялся, что никогда не отпущу ее, никогда не отдам ее тому злу, которое притаилось где-то рядом даже в этот момент покоя. И не отпускал. Глава 5 С самого начала визита я не произнес ни слова. Пришел в офис, как обычно, закрыл дверь, сел на кушетку и… ничего. Тишина. Все время он не спускает с меня глаз. Он не заставляет меня говорить. Да и приходить тоже не заставляет. Я поворачиваюсь на диване, впервые заметив, нисколько он неудобен, и пытаюсь найти более приемлемое положение. - Мне нужно говорить о ней, - вдруг произношу я, прежде чем могу остановить слова, сорвавшиеся с моих губ. Мне нужно о ней говорить. И доктор Вейсберг, и я понимаем, что он просто ждал, когда я ему это скажу. Он слегка наклоняется вперед, привлекая мое внимание. - Скалли знает, как сильно вы ее любите? - спрашивает он. - Она знает о ваших чувствах? Я поражен его вопросом. Знает ли она, как сильно я ее люблю? - Должна знать, - отвечаю я. Должна знать… Наш офис был совершенно черным. Работа всей моей жизни пошла прахом. Я чувствовал ее руки на моих плечах, чувствовал, как она прижалась щекой к моей груди, но не мог шевельнуться. Я хотел обнять ее, ощутить ее присутствие, исчезнуть в ней. Но не мог. Той ночью она отвезла меня к себе и заботилась обо мне - усадила на диван, принесла из спальни одеяло и обернула им мои плечи. Мне было очень холодно, поэтому она села рядом со мной и обняла меня, окружая своим маленьким телом мое большое и совершенно беспомощное тело. Я повернулся, чтобы взглянуть на нее, но она не смотрела на меня. Она старалась, чтобы одеяло не упало с моих плеч, удерживая его за края. Она была прекрасна, великолепна. Она была моим ангелом. Я протянул руку к ее лицу. Одеяло, несмотря на все ее усилия, все-таки упало, и ее глаза встретились с моими. Они были такого глубокого синего цвета, который я никогда раньше не видел, зрачки расширенные и темные, как океан ночью. Как будто брошенный к ней могущественной силой, я прижался губами к ее губам в жадном поцелуе. Когда я понял, что она не шевелится подо мной, я мгновенно отодвинулся. - Извини, - пробормотал я, пристыженный, резко поднялся с дивана и направился к выходу, подальше от нее. Потом вдруг что-то появилось в ее глазах, что-то, чего я раньше не замечал, и следующее, что я помню, - она целовала меня снова, сильно и страстно. В ту ночь мы оказались в ее постели - и занимались любовью. Не знаю, сделала ли она это из-за любви или только для того, чтобы утешить меня. Но я наслаждался ею всю ночь - ее горячим, влажным телом, двигающимся в унисон с моим. Она медленно раздела меня - и ее холодные пальцы ласкали мою пылающую кожу. Я вдруг схватил ее за плечи и уставился на нее. Она ответила мне взглядом - в ее прекрасных глазах было смущение. Но я не мог говорить. Я не осмелился сказать ей, что люблю ее: боялся, что отпугну ее. Вместо этого я принял ее утешение и отвечал на наслаждение, которое она дарила мне, любя ее всем своим существом - телом, разумом и душой. Если бы только она об этом знала… Я стоял неподвижно, пока она раздевала меня, и ее губы следовали путем, который прокладывали ее руки. Я чувствовал ее каждой клеточкой моего тела. Каждое прикосновение, каждый вздох, срывавшийся с ее губ. Пока она целовала мою грудь, мои пальцы осторожно начали расстегивать пуговицы бледно-голубой кофты, которая была на ней. Я и не заметил, что она переоделась, когда ходила за одеялом для меня. Я расстегивал пуговицы одну за другой. Она остановилась и посмотрела вниз на мои руки, а потом на меня, прямо мне в глаза. Мне представилось, что я вижу промелькнувшую в ее взгляде любовь - любовь ко мне. Я хотел верить, что она любит меня. Я хотел этого больше, чем чего бы то ни было. Когда я расстегнул последнюю пуговицу - мои руки скользнули вверх к ее плечам. У нее перехватило дыхание, когда мои пальцы коснулись ее грудей, и это было единственным знаком, который был мне нужен, чтобы снова начать целовать ее. Пока мои руки стягивали кофту с ее плеч, я наклонился и поцеловал ее. Я она - меня… Кофта упала на пол, ее руки обвились вокруг моей шеи, и она притянула меня ближе к себе, прижимаясь ко мне сильнее и сильнее, так что мне захотелось стать с ней единым целым. Она снова поцеловала меня… Ее язык нашел путь к моему, и они встретились, заведя страстный разговор. Скоро мы оказались обнаженными друг перед другом. Она потянула меня вслед за собой к постели, и мое тело покрыло ее полностью. Ни одного слова не было сказано в ту ночь. Каждый из нас знал, что нужно другому. Без слов - мы знали. Я никогда не говорил ей, что люблю ее. Она не знала. Глава 6 Все кончилось так же, как началось. Небо снова безнадежно серое, дождь низвергается из темных облаков неистовыми потоками, которые не обещают когда-нибудь иссякнуть. Я не увижу, как кончится дождь. Он будет идти вечно. Прошлой ночью Скалли сказала мне, что любит меня. Не словами, а всем своим существом. Когда она произносила слова, ее глаза говорили мне, что она любит меня. Ее нежные, деликатные руки на моем лице говорили мне, что она любит меня. А потом она прижала эти алые, полные губы к моим губам, и они сказали мне, что она любит меня. Ее тело, прильнувшее ко мне, говорило, что она любит меня. А потом я позволил моим рукам гладить ее волосы, пропуская мягкие пряди между пальцами, и она посмотрела на меня… и я сказал ей, что тоже люблю ее. И, не в силах остановиться, повторял эти слова снова и снова между поцелуями, прикосновениями, объятиями… Я никогда не говорил ей, что люблю ее. Это был сон. Она не знала. Доктор Вейсберг просто велел мне сказать ей. Нет ничего другого в мире, что я хотел бы сделать больше, чем это. Я бежал так быстро, что почти падал всякий раз, когда заворачивал за угол, не притормаживая, дыхание застревало у меня в горле от напряжения. Мне казалось, что мои легкие сейчас взорвутся, и я не слышал ничего, кроме громких ударов собственного сердца, отдававшихся у меня в ушах, как барабаны. Внезапно я замер на месте. В тридцати ярдах от меня стояла Скалли, целившаяся в кого-то из пистолета. Мои глаза проследили направление ее руки. Она нашла подозреваемого. И он тоже целился в Скалли из пистолета. Я не мог думать. В доли секунды я направил свой пистолет на него, крича, чтобы он бросил оружие. Я знал, что делаю все ошибки, какие только возможно, но было похоже, что я больше не контролировал свои действия. Я скорее почувствовал, чем увидел, как взгляд Скалли скользнул по мне, но я не мог повернуться к ней, несмотря на то, что очень хотел убедиться, что она в порядке. Это было рискованно, потому что подозреваемый мог застать меня врасплох. Или ее. Не знаю, что произошло. Я слышал, как Скалли пыталась успокоить его, заставить его опустить пистолет, но все было бесполезно. Он был совершенно невменяем и не слышал ни слова из того, что мы говорили. Следующее, что я помню, - выстрелы. Как в замедленной съемке, Скалли упала на землю. А я стрелял в него, пока в пистолете не закончились патроны. Я видел, как пули разрывали его грудь, как он рухнул, мертвый, но все еще не мог прекратить стрелять. Другой агент, следовавший за нами, вынужден был остановить меня и отобрать оружие. Но все попытки не пустить меня к Скалли были напрасными. В мгновение ока я оказался рядом с ней и осторожно ее обнял. Я крепко прижал ладонь к ее груди, к тому месту, куда вошла пуля, отчаянно пытаясь остановить кровотечение, но, несмотря на мои усилия, кровь продолжала пропитывать ее одежду. - Скалли, не смей умирать! - бешено кричал я, но она, скорее всего, меня не слышала. - Скалли, черт возьми, посмотри на меня! - Не помню, возможно, я начал ее трясти… И тогда ее глаза открылись. Она посмотрела отсутствующим взглядом, а потом ее рука коснулась моего лица. Я схватил эту руку и поцеловал в ладонь, потом еще раз и еще. Она пыталась сказать мне что-то, я знаю. Но не могла произнести ни звука, и я видел, как она силится заговорить. Видел, как страх смерти охватил ее. И одинокая слеза пробежала по ее щеке, когда она посмотрела мне в глаза, и я осторожно смахнул ее пальцем. - Скалли! - кричал я, моля ее держаться, и прижал ее крепче к себе, пока наши лица не оказались на расстоянии нескольких дюймов друг от друга. - Я… - Но прежде, чем у меня появился шанс сказать ей, что я люблю ее, что я не дам ей умереть, что я буду всегда заботиться о ней и никому не позволю причинить ей боль, - она ушла. Я почувствовал ее последний вздох, как будто он прошел насквозь через мое тело. Я потерял ее. Я смотрел в ее глаза, сейчас сфокусированные на чем-то невероятно далеком от меня, и наконец сказал ей: - Скалли… я люблю тебя. - Слова прозвучали не громче шепота. А потом я начал кричать. Внезапно я осознаю, что по моему лицу текут слезы и что я кричал в голос. Я чувствую такую боль, словно все это случилось вчера. Ее нет. Она не знала, что я любил ее. Она мертва. Вдруг мне все становится ясным. Тот темный путь, который я наметил для себя, пришел к своему завершению. Нет никакого другого пути. Все сошлось воедино в этом последнем знаке судьбы. "Ты моя единственная из пяти миллиардов". Она мертва. "Ты сделала меня цельной личностью". Мертва. "Я люблю тебя". О, Господи, Скалли, мне жаль. "Не знаю, смогу ли я делать это без тебя…" Мне так жаль. "Я люблю тебя". Она мертва. Не позже чем через два часа я последую за ней.
|