ИСКОПАЕМОЕ ЛЕДНИКОВОГО ПЕРИОДА

Автор: Jesemie's Evil Twin
Перевод: RS

------------------------

Аннотация: День Благодарения. "Холодает. Вот-вот пойдет снег".

Малдер рассеянно жмет на кнопку пульта. В ответ смотрящий на него в упор телеэкран выплевывает свежие новости о группе моряков, утонувших где-то на северо-восточном побережье Канады, прямо в своих водонепроницаемых костюмах цвета слоновой кости. Глубокий бас комментатора с сочувствием сетует на загадочные обстоятельства, при которых эти люди нашли свою могилу на морском дне.
Корабль рассыпается, превращаясь в жидкую груду ржавого металла.
Океан вспенивается льдом.
Его руки - это опять его руки, и снежный шар растаял.
Скалли пишет что-то, излагая хронику медленного умирания, этого процесса, который вдруг замешкавшись в какой-то момент, стал беспрерывным. Ее мысли накатывают на него волной. Дитя моря, она научилась понимать и принимать его цикличность, бесконечное чередование приливов и отливов. Она пишет отцу, перо скрипит. Она пишет и пишет, пока чернила не стекают с края страницы. Она касается кончиками пальцев висков Малдера и показывает ему письмо. Она начертила гавань.
Капитан - он узнал его интуитивно, не по памяти - стоит перед микрофонами на пресс-конференции, в руках - фуражка. Он цитирует Мелвилла, иногда приветствует выживших матросов. Это кажется вполне органичным данной ситуации, момент исчерпан, репортеры согласно кивают и расходятся. Моряки похлопывают Капитана по плечу, их дрожащие ладони покраснели от волнения. Он спас их, и они ему благодарны. Они тоже уходят, оробевшие перед его доблестью.
Малдер тоже робеет.
Капитан, мощный мужчина, мускулистый и безнадежно мудрый, спотыкается, спускаясь с трибуны, и Малдер продирается сквозь толпу, чтобы поддержать его. Капитан благодарит его за помощь.
"Вольно".
Он надевает фуражку. Малдер, моргнув пару раз, смотрит на него со своей больничной кровати. Еще одна больничная кровать, еще одна черт ее подери больничная кровать с выбеленным бельем, кусачим одеялом и продавленным в центре матрасом.
"Впереди - долгая зима. Когда выберешься отсюда, постарайся заставить ее носить теплое пальто".
Малдер сбрасывает с себя куртку и укутывает ее. Утонув в его куртке, она поднимает подбородок и указывает на что-то рукой:
"Неплохо" - говорит она восхищенно, задрав голову - "Твоя галактика".
Они вглядываются в звезды до тех пор, пока облака и сыплющийся из них песок не разъедают небо. Песчинки - металлические зернышки, тают, тают, выплавляясь в стеклянные капли-бусинки, в слезы на ее губах, и он раскрывает глаза.
Малдер продирает глаза после короткого сна и поворачивается к телевизору: белый экран пуст, сигнала нет. Он слышит, как на кухне выключилась духовка: электронные схемы сами знают, когда все готово. Густой аромат диетических специй вызывает не меньший аппетит, чем натуральный крем и сахар. Его желудок довольно урчит.
Когда-то свежезамороженная начинка бьется, как вулканическая лава, под хрустящей, золотистой по краям корочкой. Он поворачивает на противне алюминиевую формочку с тыквенным пирогом. Да, для революции всегда найдется повод, думает он, но домоводство никогда не составляло для него большой проблемы, ведь он начал вести холостяцкую жизнь раньше, чем поступил в старшие классы.
Он чувствует себя долговязым, неуклюжим, незрелым, фрагменты сна не отпускают его. Он думает о том, позвонить ей или нет. Наверное, не стоит - кто-то другой, а не она может подойти к телефону.
В окне - пустое серое небо Дня Благодарения. Он надеется, что свечи в доме Маргарет Скалли сейчас окутывают ее детей и внуков мягким светом, там - розовый уютный полумрак, теплая семейная аура.
Все-таки, ему больше нравится легкая изморозь, мокрые, слипшиеся хлопья снега, которые, падая с крыши, барабанят по железному карнизу над окном. Вот такие свинцовые облака, как сейчас, точно созданы для него. Наверное, он даже выйдет на улицу на минутку, чтобы подставить ладонь под ледяные осколки. Они растают у него в руке, и жидкая прохлада хоть немного остудит его разгоряченный мозг. Он не скучает по Скалли, нет. Ни капельки.
Миссис Патер выносит кусочки индюшачьей кожи для пуделя, который сидит на привязи у ее двери.
"Скраффи!" - упрекает она его - "Не приставай к мистеру Малдеру".
Миниатюрная собачонка тявкает в ответ.
"Когда вы успели завести собачку?" - спрашивает Малдер. Он кладет газету под мышку и свободной рукой трепет Скраффи по голове, его мех - как поношенный бархат.
"Это собака нашей дочери. Мириам приехала домой на праздники. В первый раз за 19 лет" - Миссис Патер выглядит очень довольной. Она улыбается и вытирает руки влажным полотенцем - "Она всегда так занята, особенно в эти два последних месяца в году, ведь у нее - цветочный магазин и все такое".
"Еще бы" - говорит Малдер, хотя он с трудом вспоминает, говорила ли когда-нибудь миссис Патер о Мириам. Вот другая дочь, полицейский, та - частый предмет для обсуждения. Миссис Патер очень поздно родила обеих дочерей и так и не смогла окрепнуть после такого испытания.
"Через несколько минут я отправляю собаку в гостиницу. Леонард терпеть не может собак" - она заметно оживилась - "Но как он рад видеть Мириам, особенно теперь, когда, в общем ..." - она смущенно улыбается.
Леонард сидит за обеденным столом в квартире, где число комнат на одну меньше, чем у Малдера. Он поглощает пищу так, будто другого шанса поесть у него уже не будет. Через приоткрытую дверь раздается его голос, ужасно громкий и сердитый для тяжело больного. Не слишком подходящий голос для человека, готового смиренно и спокойно отойти в мир иной:
"Луиза, скажи парнишке, пусть заходит, мы с ним выпьем по рюмочке".
"Да, мистер Малдер, вы что же, сегодня ужинаете в одиночестве?" - заботливо спрашивает миссис Патер, в ужасе от собственной догадки.
Малдер переложил газету под другую подмышку: "Да. Но ничего страшного" - говорит он ровным голосом и видит, что миссис Патер не проведешь.
"Позвольте, хотя бы, предложить вам кусочек тыквенного пирога".
"Нет-нет, спасибо. У меня там, наверху, тоже пирог - в духовке. Рад был видеть вас, миссис Патер. Поболтаем, как-нибудь, в прачечной".
Он делает шаг в сторону с улыбкой, как он надеется, неотразимой, или, по крайней мере, необидной. Нормальной.
"Хорошо, заходите завтра с утра, у нас кое-что для вас найдется. Знаете, у нас всегда так много всего остается, даже неудобно".
"Спасибо. Буду иметь в виду. Передавайте привет Мириам".
"Мы так рады, что она здесь" - повторяется миссис Патер, ее глаза - дождливо-зеленые - "Она обожает отца, просто обожает".
Малдер еще немного отступает. Миссис Патер плотно прикрывает дверь за спиной и наклоняется, чтобы погладить Скраффи.
"Когда Мириам была ребенком, я была для нее неиссякаемым источником вкусностей, но ох... Она пошла в Леонарда. Стоило ему появиться в комнате, как она вскакивала и не отходила от него ни на шаг. Она сразу полюбила его, с первого дня".
Миссис Паттерсон смеется - грустно, негромко. Интересно, думает Малдер, чего ей это стоит, говорить об этом, быть каждый день свидетелем этого угасания, выживать в этой реальности.
"Если вам что-нибудь будет нужно, миссис Патер" - начинает он. Она встречает его на полу фразе умоляющим взглядом и гордо поднятым подбородком. В квартире за ее спиной кто-то очищает тарелку. В квартире за ее спиной кто-то говорит "прощай".
"В общем, если вам что-нибудь понадобится, пожалуйста, скажите мне".
Она улыбается и открывает дверь.
"Непременно" - говорит миссис Патер - "непременно".
Пирог остывает на столе. Голос миссис Патер следует за ним вплоть до его квартиры как порыв ледяного дождя.
Он то знает ее секреты, непередаваемый шифр, ключ к нему доступен для каждого, кто хоть раз в своей жизни прошел через это.
Священник уже ушел. На простыне, расстеленной на кровати Скалли, осталась складка на месте, где он сидел. И складка это не говорит ровным счетом ничего о том церковном таинстве, ради которого он приходил. Малдер, пожалуй, сможет смириться с мыслью о священнике. Просто надо думать о ее пальцах, о том, как мягко они переплетаются с четками, словно для игры в ниточку. О том, что это звучит как сказка, рассказанная ребенку на ночь. Детская песенка, вырвавшаяся на свободу с солнечным бризом. Колыбельная - с ней она обретет покой, особенно сейчас, в конце, когда ночь за окном, и стало совсем темно.
Конечно, на улице идет снег. Конечно, гололед. Лед наслаивается. В такие моменты лед намерзает особенно сильно. Ледяные глыбы громоздятся одна на другую и кажутся невесомыми.
Он чувствует, что может сидеть у ее кровати всю ночь, все ночи, вечно, до тех пор, пока сон не войдет в его мозг словно нож: взрыв алой боли и затем блаженная темнота, спасение вне света.
Сегодня он - на скамье подсудимых, сегодня на него возложили вину, и запятнанное лезвие - вплотную у его виска, ждет, когда можно привести приговор в исполнение. Он тоже не прочь исповедаться.
Скоро все кончится, так скоро. И все будет мало.
Одна минута - и ее глаза открыты. Они все еще цвета морозного безоблачного неба /даже наши тени - синие от холода/ - но, вот парадокс, они также полны невообразимой теплоты. Он полностью израсходовал свой запас дежурных слов; новые же кажутся слишком хрупкими, слишком обнаженными, и застревают в горле. Эти слова - почти новорожденные, их оболочка слишком тонка, чтобы выдержать соленые слезы и сдавленные рыдания.
Ее привезли после очередной серии анализов - последнего прибежища врачей. Ее руки исколоты иглами, ее губы - сухие, точно обветренные. Ее дыхание - легкое и невесомое, как кровь, разбавленная стаканом воды.
Еще пройдет немало часов, прежде чем подойдет время счастливого финала, когда сестры начнут суетиться, чирикая восторженными голосами, когда усталый доктор дрожащей рукой поправит очки, чтобы их толстые линзы могли скрыть его благоговение перед свершившимся чудом.
А пока... Малдер сидит в кресле и ждет. Он думает о ее отце - он мог бы гордиться своими сыновьями, их отточенной мудростью. Он мог бы гордиться своей дочерью, ее гордой осанкой и изящным изгибом спины, заботливо прикрытым больничной полупрозрачной рубашкой.
Она поворачивается. Она протягивает ему руку ладонью вверх, жилки на запястье - сине-фиолетовые. Он берет ее руку и молча накрывает ее пальцы, уже получившие отпущение грехов, своей ладонью.
Океан медленно отступает, утекает сквозь ее пальцы. Она не боится. Силы ее еще не покинули. И она не отпускает его руку.
Еще осталось несколько часов до того, как ее семья заполонит палату своим восхищением перед возрождением, перед нежданно дарованной милостью.
А пока... "Спасибо" - говорит она, и он качает головой, не понимая. Она успокаивает его взглядом, и он не отводит глаз. Океан отступает, и он старается удержать его, не дать ему уйти в отлив. Старается, старается не отпустить его.
"Спасибо" - снова шепчет она - "Ты знаешь, компания сейчас из меня - никакая, но я правда рада, что ты здесь".
Вот и все. Он сдается и выходит из круга воды. Вот оно - слово, молящее о милосердии. Ее вера больше не способна защитить ни ее, ни его.
Перекинув через руку кухонное полотенце, Малдер перекладывает пирог из формочки в коробку и накрывает ее фольгой. Он все еще не нашел нужных слов, но знает, что деваться некуда - их придется произнести.

Он тихо стучит в дверь: "Скалли?"
Ответа нет, но ее машина стоит у подъезда. Он стучит снова. Тихо - ни звука. Она никогда не использует дверную цепочку, и он легко входит в квартиру, колючие снежинки тают на его пальто.
"Есть кто дома?"
Она лежит на диване, ее ступни - неподвижны, грудь размеренно поднимается и опускается.
Он оставляет пирог на кухонном столе, вешает пальто на спинке кресла. На цыпочках он возвращается в гостиную. Она свернулась калачиком, прижавшись щекой к подлокотнику, положив ладонь на толстый роман. Он осторожно снимает очки с ее носа. Непослушный локон следует за очками и щекочет нос.
Она с вздохом просыпается, ее глаза - свет сквозь дымку: "В чем дело?"
Он тихо смеется: "Извини. Ничего. Просто я принес тебе пирог".
Она зевает и сонно протирает глаза: "Я сегодня только и делаю, что ем, весь день на пролет" - она с укоризной смотрит на него - "Мама обиделась, что ты не принял ее приглашение".
Он уклоняется от скользкой темы: "Ты ела пирог?"
"Нет. Хотя жена Чарли испекла ее знаменитый сладкий картофельный пирог" - она хмурится и затем потягивается - "не самое мое любимое блюдо. Слишком сладкое".
Она смотрит на него пару секунд: "Только не говори, что ты сам испек пирог, Малдер".
"Совершенно верно".
"Правда, как положено, по рецепту?"
"Считай, что ты не задавала этого вопроса, Скалли. Но я испек его сам, правда".
Она садится: "Хочешь сказать, ты сам смог включить духовку?"
"А еще я вскрыл упаковку. Совершенно выбился из сил".
"Мммм" - она спешит на кухню - "пахнет здорово".
Она снимает фольгу - "Мммм. Очень вкусно пахнет. И еще теплый. Очень хорошо" - она жестом указывает в сторону холодильника - "Мама дала мне с собой огромный кусок индейки. Угощайся".
Она оборачивается и видит, что он не двинулся с места и все еще стоит в дверном проеме: "Или присоединяйся - поделюсь пирогом".
Он улыбается и переминается с ноги на ногу. Вздыхает.
"Честно, я не так уж сильно хочу есть. И на пироге - корка как кожзаменитель. Кажется, я передержал его в духовке".
"Звучит аппетитно" - отвечает она и тянется к верхней полке за тарелкой. Она достает две и ставит их на стол. Она подходит к нему и смотрит ему в глаза: "Если ты не хочешь есть" - мягко спрашивает она - "зачем ты пришел?"
Он смотрит на нее и качает головой: "Может пирог подождать до завтра?"
"Конечно" - говорит она озадаченно и подходит к нему поближе - "А что такое?"
"Сегодня День Благодарения, и я должен поблагодарить. Мой сосед умирает, и это мне напомнило... что я должен поблагодарить".
Она встряхивает головой: "Что--"
Он изо всех сил прижимает ее к себе. Снежный ветер насвистывает колыбельную.
Океан вспенивается льдом.
Скалли поднимает глаза, их губы встречаются, и вдыхая ее дыхание, он начинает говорить.
Холод грубо стучит в окна, но он - не соперник этой близости, ее тепло - неприкосновенно. Он помнит последнее, что он сказал:
"Расскажи мне о твоем отце. Расскажи мне об океане".
И она ответила: "Расскажи мне о звездах. Расскажи мне о баскетболе".
Он улыбается. Он целует соленую влагу ее глаз и губами нанизывает созвездия на ее плечи.
Обессилев, они лежат, сплетясь друг с другом, странный клубок.
"Когда ты сюда ехал, был гололед?" - спрашивает она тихо, некоторое время спустя.
"Да" - шепчет он в ее волосы.
"Это опасно. Ты мог разбиться" - она поворачивается и прижимается к нему, ее макушка - под его подбородком.
"Все не так страшно. Я ведь здесь, правда?"
Я здесь. Ее дыхание - в ложбинке у основания его горла. Здесь. До тех пор, пока на свете не появится что-то большее, чем любовь.

назад

------------------------