СВЕЧА ЗА КЭТРИН Рейтинг: PG-13. Прямо скажем: даже если очень постараться, в телевикторинах на сообразительность мне мало что светит. Но даже я, тот еще тормоз, понял: что-то неладно, когда, в 11 вечера, свернув с Виллиерс Террэйс, я увидел желтый свет в проеме открытой входной двери, полицейскую машину у моего дома и рыдающую маму, которую было слышно с другого конца улицы. Да еще эта старая, крикливая гусыня - миссис Кармоди. Она стояла на ступеньках своего крыльца и, вытягивая шею, пыталась заглянуть через живую изгородь, чтобы узнать, что происходит. "Джои, где ты был?" - трагически взвыла она, довольная тем, что и ей довелось поучаствовать в этой уличной драме - "Твоя мать уже час пытается докричаться до тебя". Мысленно послав ее к черту, я пулей влетел в дом, страх пробрал меня до костей. Я слышал какую-то возню наверху, но поспешил на мамин голос, в гостиную. И вот она сидит на своем лучшем диване, такая маленькая, несчастная, совершенно разбитая, как сразу после папиной смерти. Моя племянница стоит рядом, обняв ее за плечи. "Джозеф, что ты натворил?" - спрашивает Натали, и в глазах ее - ярость. Ах да, видите ли, в чем дело. У меня прежде были проблемы с законом. Я - ужасно вспыльчивый, я - довольно крупный мужик, и я раньше любил закладывать за воротник. Дела ухудшились, когда мне пришлось уволиться с военного флота, и как-то я подрался с одним придурком, который обидел мою знакомую девушку. В общем, не вдаваясь в подробности, я немного не рассчитал, и ему порядком досталось. Мне дали срок, но ей богу, этот парень сам напросился. С тех пор, как меня выпустили, я был чист, как стеклышко, даже ни одного штрафа за стоянку в неположенном месте. В кои то веки, я могу честно сказать, что не сделал ничего плохого. Хотя, я, кажется, знаю, из-за чего весь сыр-бор. Прикоснувшись к маминой щеке, я прошу ее не волноваться. Я говорю, что во всем разберусь, и в этот момент в комнату входит здоровенный тип. Он - толстый, но одет дорого, и кажется, с ним лучше не связываться. Не успел он раскрыть рот, а я уже знаю, что это - Старый Билл. Ну точно, вот и два маленьких поросенка в униформе трусят за ним. Он бросает им многозначительный взгляд, и тот, что помоложе визгливо хрюкает: "Все обыскали, ничего не нашли, сэр!" "Я - детектив сержант Джон Чизхолм" - говорит мне кадушка с салом - "Вы - Джозеф Липински?" "Нет, я, вашу $$$$, Даффи Дак. Конечно, я - Джои Липински, ведь это - мой дом, не так ли?" - услышав, как я сквернословлю, мама опять плачет, и я мысленно проклинаю себя. "Что вам нужно?" "Что вы можете сказать нам о Дане Скалли, мистер Липински?" - спрашивает Кизхолм. "Ничего, раз уж я не знаю, кто это". "Ваша племянница уже сказала нам, что вы знаете, кто это". Если бы взгляд мог убить, Натали была бы уже мертва. Ей уже почти 18, и ей бы пора знать, что полицейским *ни в чем* нельзя признаваться. "Надеюсь, вы осознаете, что укрывательство сбежавшего преступника - серьезное правонарушение, особенно для человека с вашим прошлым?" - он блефует, это ясно, но вот мама еле сдерживает рыдания, и мой темперамент берет свое. "Вы расстраиваете мою мать!" - кричу я, не заботясь о том, слышит нас миссис Кармоди или нет - "Я же сказал вам, я ничего, $$$$, не знаю, я никого не укрывал!" "Может быть, это освежит вашу память". Он протягивает мне ее фотографию, и внезапно все встает на свои места. Я знаю ее под другим именем, и на этой фотографии она - моложе и счастливее, но это - определенно она. Я пытаюсь сохранить невозмутимое выражение лица, но мои мозги всегда работали медленнее, чем мышцы. Толстяк теперь - на коне: "А, я вижу, вы вспоминаете, мистер Липински. Не хотите ли рассказать нам, что вы знаете ..." Не хочу ли я рассказать им, что я знаю. Святой Джозеф на мотоцикле. Рассказать ему, как я встретил ее? Рассказать ему, каково это, влюбиться в едва знакомую женщину? В женщину, которая никогда не будет твоей? В женщину, которую ты никогда больше не увидишь, если только не выложишь этому напыщенному индюку все, что она тебе рассказала? -------------- Впервые я ее заметил 25 января. День как день, тусклый, как тысячи дней до него. "Ну сколько можно повторять, Натали, *выключи* это дерьмо" - заорал я, когда она снова переключила радио на Kiss 100. Я терпеть не могу танцевальную музыку, особенно вот такую, как эта - бас&ударные. Похоже на то, как если бы двое пьяных идиотов мочились на крышку мусорного бачка. Она посмотрела на меня исподлобья - мы все время ссоримся из-за этого - и я переключил на прогноз погоды. Я всегда слушаю погоду вечером в это время. "Мальдивы ... Гебридские острова ... Викинг ... Бали ... " Моря, острова и штормовые предупреждения ... Моя мольба, моя молитва, моя поэма. Вот в такие моменты я больше всего скучаю по морю. Скучаю так сильно, что кажется, вот-вот, и в воздухе повеет морской солью, машинным маслом и жаром двигателей. Но эта жизнь - теперь не для меня, так что я снова принимаюсь за помидоры, неуклюже шинкую их, надо торопиться, скоро - время обеда, для нас - час-пик. Надо торопиться. Анекдот. Куда торопиться? Я обещал отцу после его первого инфаркта, что возьму управление кафе на себя, это было единственное, что я мог для него сделать после всех неурядиц по моей вине. Бизнес и так катится к черту. Так что торопиться некуда. Арендная плата - запредельная. Этот район медленно, но верно становится все дороже, и все меньше и меньше людей предпочитают хорошую, но дешевую еду. Раньше здесь работала вся наша семья. Теперь у брата - хорошая работа, мама сюда - не ногой с тех пор, как умер папа. Так что я - и официант, и повар и посудомойка, 12 часов в день, 6 дней в неделю. Итак ... Джои Липински, 37 лет, на данном этапе своей жизни, в конце двадцатого века - без жены, без детей, проживает с матерью, у него - кафе рядом со станцией Виктория, бизнес - коту под хвост. Ну что, есть желающие на этот лот? В двери зазвенел колокольчик. "О господи, опять она" - сказала Натали, на лице - такая смертельная скука, на которую способны только тинэйджеры - "Кофе, кофе без конца, да тарелка Наполитано, вот увидишь, и никаких чаевых". Ну что же, такие посетители вряд ли улучшат наши дела, но я все-таки заглянул в зал из кухни. Там никого не было, кроме Киппера, он всегда ужинает у нас, когда идет со станции, со своей смены. На улице было темно, шел мокрый снег. Резкий ветер изо всех сил ударил в окно, и в этот момент вошла она, маленькая, утонувшая в поношенной темно-коричневой кожаной куртке, которая была ей непомерно велика. Короткие темные волосы были совершенно мокрыми, и она выглядела продрогшей до костей и такой уставшей, что мне разу захотелось усадить ее у батареи и влить в нее кружку горячего сладкого чая. Однако, она, дрожа от холода, села у окна, прямо под неоновой вывеской *У Джои*, и кулаком стерла намерзший слой инея со стекла, расчистив маленькое окошко, чтобы было видно вокзал. Что-то в ней было такое, что я.... Я не могу этого объяснить. Но я вернулся на кухню, вытащил из шкафа свежее полотенце и вышел в зал. Киппер и Натали, которые, как обычно обменивались "любезностями" в углу, с удивлением посмотрели на меня. "Вот" - угрюмо сказал я, и смутился - чего смутился? - "Кажется, вы промокли". Отлично, Джои. Вот так, прямо, это - по-нашему. Но она посмотрела на меня удивленными, огромными глазами, пробормотала: "Спасибо" и начала сушить волосы полотенцем. Почувствовав, как мои уши, как всегда, багровеют, я коротко ей улыбнулся и ретировался на кухню. Натали уже ждала меня. Она швырнула меню на стойку и заварила кружку кофе, все это время поглядывая на меня со знающей улыбкой: *попался*. Не будь она членом семьи - придушил бы. "Просто хотел проявить внимание" - буркнул я. "Ага" - она прицепила чек к заказу - конечно: Наполитано и кофе. -------------- Обычно я оставляю все расчеты с клиентами Натали. При всех ее недостатках, она - гораздо сильнее в математике, чем я. Но на этот раз, когда эта женщина подошла к стойке, чтобы расплатиться, за кассой был я. Было уже 10 часов вечера, все ушли, кроме меня. Посетителей тоже не было, как всегда. Так что она сама поставила пустую тарелку на раздаточный стол, положив рядом полотенце. "Спасибо" - сказала она. Половина из ее порции пасты застыла на дне тарелки. Странно, но я почувствовал разочарование. "Вам не понравилось?" Она покачала головой: "Нет, было вкусно. Просто сегодня я не очень хочу есть" - приятный, бархатный голос и странный акцент. Может быть, американка, но при этом было похоже, что она хотела это скрыть. Она была из тех женщин, что при первой встрече вряд ли привлекут ваше внимание. Да, подумаете вы, да, фигурка - ничего, симпатичная, пожалуй, можно даже позволить ей есть в вашей постели хрустящую картошку, и тут же ваши мысли - уже где-то далеко. "В таком случае, придется мне постараться, чтобы поразить вас чем-нибудь завтра" - сказал я, решившись на улыбку. И вдруг она в ответ тоже улыбнулась, и у меня перехватило дыхание. У нее - прекрасные глаза, сине-зеленые, как прибрежные волны в солнечный день, а когда она улыбается ... Я не знаю, я, как бы, увидел ее по-новому. ... в любом случае, хватит, Джои, распустил нюни, понимаешь. Итак, я сказал ей, сколько с нее - и она медленно отсчитала мелочь из горсти монет, которую вытащила из кармана джинсов. И тут до меня дошло. Она всегда заказывала самое дешевое блюдо из меню. И я посмотрел на нее, внимательно, на ее жалкие, старые ботинки, на ее поношенную куртку, на горстку мелочи в ее ладони... И главное - она была такая худенькая и уставшая. В общем, я понял, что денег у нее нет. Она тихо пожелала мне спокойной ночи, а я еще минуту сидел, как дурак, и смотрел на кучку меди в моей руке. --------------------- В следующие полторы недели она приходила каждый день, в одно и то же время, всегда садилась за один и тот же столик под вывеской и смотрела на площадь перед вокзалом, на поток машин, странную смесь, обычную для часа-пик: красные полосы двухъярусных автобусов и черные пятна такси. Ела Наполитано, потом уходила. Мы даже перекинулись парой слов несколько раз: погода, пробки на дорогах, ничего особенного. Я поймал себя на том, что каждый раз наблюдаю за ней, гадаю, о чем она думает, почему все время смотрит на башню с часами на вокзальной площади. Маленький Бен - подарок французского правительства - вот уже несколько десятилетий - обычное для всех место встречи. Кого она ждет "под часами"? И почему с каждым новым днем кажется, что ей труднее и труднее сохранять надежду? Я сказал Натали, чтобы она не забывала подливать кофе в ее кружку - и никаких возражений, черт возьми. Пусть сидит, сколько хочет, хоть три часа - на столе у нее должен быть кофе. И чтобы к заказанному блюду приносила ей хлеб и масло - это наше специальное предложение месяца. Вот так. Нам приносят свежий хлеб каждое утро, и мы все равно каждый вечер опустошаем фильтр от недопитого кофе. ------------------ По воскресеньям мы закрыты. Раньше это было потому, что папа считал работу в воскресенье грехом, а теперь - просто потому, что мне нужен отдых. Я, конечно, выхожу в город время от времени, чтобы сходить на мессу в Вентсмистерский собор. Я знаю, что верующий из меня - еще тот, и я понимаю, что дом Господа - это дом Господа, неважно, из чего он построен - из бетона или мрамора. Но даже просто сидя в этом храме, глядя на величественный свод, я не могу не думать о том, что где-то есть высшая сила, и ничто в этом мире не происходит просто так. Это был еще один отвратительный вечер: погода в этом году сошла с катушек, было жутко холодно, шел снег. Букмекеры, наверное, разорятся - в кои то веки у нас - белое Рождество. Даже Темза замерзла впервые за несколько десятков лет. Я вылез из метро, щурясь на белый свет, и толпа вытолкнула меня прямо навстречу резкому северному ветру, который раскачивал магазинные вывески и гонял снег вперемежку с мусором по автобусной остановке. Вам говорили, что, когда вы лысеете с макушки, ваша чувствительность к холоду повышается? Так вот, я остановился, чтобы накинуть капюшон куртки на голову, и вот в этот момент я увидел ее. Она сидела на скамейке, и по ней было видно, что еще чуть-чуть, и она потеряет сознание. Даже старый Гарри, сидевший неподалеку, дрожал от холода, прихлебывая из бутылки с сидром - а ведь его кровь - почти 100-грудусной крепости. С трудом соображая, что делаю, я подошел к ней сзади и положил руку ей на плечо. Это было ошибкой. В считанные доли секунды, мои пальцы были зажаты в ее левой руке. Она надавила, выгибая мою ладонь, и мне показалось, что еще немного, и она переломает мне пальцы. Через мгновение что-то острое и жесткое вонзилось мне в живот - это был ее локоть. Я согнулся пополам, упал на колени, прямо в снег, и моя бедная рука была вывернута окончательно. Я поднял голову: она стояла на скамейке, одна нога - на спинке, как будто она собиралась спрыгнуть. Она подняла свободную руку, приготовившись врезать мне по первое число. "Это - я " - прошипел я - вот идиот, откуда ей знать, кто я. Я пытался подняться, но снова рухнул в снег. Я не мог поймать дыхание. Вдруг, она отпустила мою несчастную руку и прикрыла ладонью рот: "О господи, простите. Вы в порядке? Нет, конечно нет. Вот черт" - она протянула мне руку, чтобы помочь подняться. Хватая ртом воздух, я махнул ей здоровой рукой: со мной все нормально. И естественно, сидящий на своей законной скамейке Гарри просто подыхал от смеха, глядя на то, как здоровенного бывшего морского десантника Королевского флота (6 футов, 4 дюйма), скрутила маленькая женщина, которая, казалось, могла улететь с малейшим дуновением ветерка. "Скажи, *приятно познакомиться*, Джои" - крикнул он, улыбаясь беззубым ртом. Я показал ему палец и с трудом поднялся: "Что, приют для бездомных сегодня закрыт, Гарри?" - прохрипел я, согнувшись в поясе, пытаясь совладать с дыханием - "Я оторву тебе нос, если придешь завтра за тарелкой супа". Он и не думал униматься. "Простите, простите, ради бога. Я неадекватно отреагировала" - повторила она - "Вы напугали меня". "Ничего страшного. А я-то думал, что это - ваше стандартное *здрасте*" - сказал я. Но я не разозлился. Не совсем разозлился. Сам виноват: нечего было подкрадываться к ней, как вор. Я рухнул на скамейку, потирая покалеченную руку. Она подвинулась ко мне. "Хотите, я посмотрю? Я ... немного разбираюсь в медицине" - закончила она упавшим голосом. Удивленный, я взглянул на нее и кивнул. Она подняла мою руку, чтобы получше рассмотреть ее. Потом, со знанием дела, легко провела пальцами по суставам внутренней стороны ладони и осторожно согнула пальцы. *Немного разбираюсь* - ага, блин. Было видно, что разбиралась она в этом очень даже хорошо. А тот небольшой маневр на скамейке - подобным вещам нас учили еще в тренировочных лагерях. Вопросы возникали сами собой и множились как кролики. "Суставы целы, переломов нет" - наконец сказала она и осторожно добавила - "Хотите, я взгляну на ваш живот?" "Мы даже не представлены друг другу" - попытался я пошутить, и она слегка улыбнулась - "Неа, бывало и хуже. Мне так доставалось, когда я ..." - я осекся. Упоминание тюремных порядков - не лучший способ произвести благоприятное впечатление на девушку. "Со мной все нормально. А вот где *вы* научились этому приему?" Она не ответила. "Послушайте, погодка - хуже некуда, хороший хозяин собаку на улицу не выгонит" - сказал я - "Почему бы мне не открыть кафе, а? Заварим чайку. Кстати, меня зовут Джои. Джои Липински. Не обижайтесь: руки я вам не подам, слишком крепкая у вас хватка". "Меня зовут ... Кэтрин" - сказала она, перед этим помолчав немного - "Кэтрин". -------------- Я включил отопление, и воздух в кафе прогрелся минут за десять, и это было кстати, потому что она все еще дрожала от холода. "Сколько времени вы пробыли там, на улице?" - спросил я. "Три, четыре часа". "Зачем? Для чего вам это? Я вижу вас каждый день. Вы приходите сюда или остаетесь там, у станции. Вы просите подаяние?" Кажется, мой вопрос оскорбил ее. Она встала, отодвинув стул, и, кажется, приготовилась уйти. Я поднял руку, чтобы извиниться: "Простите, но вы не похожи на того, у кого есть постоянная работа, или на уличную торговку. А просто так, ради собственного удовольствия, там никто не околачивается". Она покачала головой, у нее зуб на зуб не попадал. Левой рукой, неуклюже, я заварил кофе. "Нет" - сказала она - "конечно, нет". "Итак, вы ждете кого-то. Сейчас угадаю. Вашего парня?" - она посмотрела на меня: бесстрастное лицо, но глаза ... По ее глазам я понял, что лучше вовремя остановиться - "Ну, если он вас подставил - он распоследний дурак". Она фыркнула, и я подумал, что правильно догадался. "Спасибо" - сказала она. "Не за что. Я хочу сделать себе бекон-компаньон. Вы будете?" "Что-что?" Я вскинул брови, что само по себе странно, ведь я *в принципе* не способен к флирту. Тем не менее, я сказал с ужасным французским прононсом: "Кусочек свежайшего мяса между двумя ломтиками хлеба ... авек ..." - я махнул рукой в сторону бутылки с кетчупом, стоящей прямо у нее перед носом - "авек ле соус руж". "Я не смогу заплатить". "Я что-то говорил о деньгах?" "Тогда, спасибо вам" - повторила она и чуть заметно улыбнулась - "гарсон". Я повернулся к плите и начал жарить мясо. Потом включил радио, как раз во время, уже передавали погоду на море. Из уст более чем серьезного диктора БиБиСи это звучало как поэма: "Финистерра: север или северо-восток, четыре или пять баллов; гроза, дожди, сейчас облачно с прояснениями ... Рокалл, Малин, Гебридские острова, Бали: к юго-западу, шторм от шести до восьми баллов, с понижением до четырех или пяти, облачно, местами туман ..." Я закрыл глаза и представил себе сине-серые волны, зыбь на море. Ее голос ворвался в мой сон наяву: "Что это?" - спросила она и указала на радио. "Это - прогноз погоды для судов, находящихся вдоль побережья. Штормовые предупреждения и все такое. Я был во флоте десять лучших лет моей жизни, и это напоминает мне о них", В первый раз за все время она по-настоящему улыбнулась: "Мой отец и оба брата - военные моряки". "Военно-морской флот США, насколько я понимаю". Ее глаза заблестели: "Совсем неплохо, Шерлок". "Не бойтесь, я вас не выдам. Это - дело чести. Знаете, хозяева кафе, бармены, священники - все они вынуждены хранить чужие секреты". "Я никогда об этом не слышала". "Как, вы никогда ничего не слышали о священниках? Поразительный пробел в вашем образовании, знаете ли". Наконец она рассмеялась. Я положил кусок бекона между двумя ломтями хлеба и сжал их здоровой рукой, чтобы выдавить сок : "Пальчики оближете" - сказал я и вручил ей сэндвич. Она расправилась с ним так быстро, как будто вообще ничего не ела весь день. Наверное, так оно и было. ---------------- Позже я стоял в дверном проеме кухни, смотрел на нее, и в голове моей потихоньку начал складываться план. Перед этим мы поговорили, и я пошел мыть посуду. Так вот. Когда я закончил с посудой, я вышел в зал. Она сидела на своем месте, положив руки на скатерть в шашечку. Она уронила голову на руки, прижавшись к ним правой щекой, повернувшись к окну, вернее, к маленькому окошку, которое очистила от инея. В сторону вокзальной площади. Вот только она крепко спала. Я поднялся по лестнице на второй этаж. Там была спальня, которую мы переделали под чулан. Но много лет назад, когда я пил, я оставался в этой комнатке на ночь, чтобы отоспаться после паба. Чтобы мама не расстроилась, увидев меня в таком состоянии. Чтобы не опоздать наутро на работу. Я задвинул коробки со столовым серебром и соломинками для коктейля в шкаф и расстелил простыни на односпальной кровати. Белье было чистым, но стирали его давно, месяца четыре назад, и от него все еще пахло стиральным порошком. Я спустился вниз. Во сне мышцы ее лица расслабились, разгладились мелкие морщинки. Темные круги под глазами не исчезли, но она была явно моложе, чем я думал. Я сел напротив и стал смотреть на нее, замечая все мелочи. У нее была чистая кожа, россыпь веснушек на носу. Я заметил, что ее ресницы и брови были темно-рыжими, и еще раз посмотрел на ее волосы. Конечно, у корней они были рыжими, в остальном - темно-коричневыми. Зачем тому, у кого такой шикарный собственный цвет волос, красить их? А еще я заметил, что она была очень красивой во сне. У основания шеи у нее был маленький белый шрам, и прежде чем я успел подумать, что делаю, я протянул руку, чтобы дотронуться до него. Она распахнула глаза, синие и сердитые, но тут же узнала меня. Я отступил на шаг: "Извините, вы заснули". Она устало тряхнула головой и зевнула: "Мне пора идти". "Тогда я провожу вас домой". "Спасибо, но этого не нужно, я сама могу о себе позаботиться". "Да уж, блин. Это единственное, что я могу для вас сделать после того, как вы чуть не сломали мне руку". "В этом правда нет необходимости". И я воспользовался этим намеком: "Потому что вы ночуете на этом вокзале, да?" Кажется, она разозлилась: "Спасибо и до свидания" - коротко сказала она и пошла к двери. "Хотите, догадаюсь" - крикнул я ей вслед - "Вы оставили свои вещи в камере хранения. Днем вы - на одной из тех скамеек, что рядом с аптекой. Как долго еще вы собираетесь делать вид, что просто сидите и ждете следующего Евростара до Парижа? Сколько времени пройдет, прежде чем на вокзале начнут вас узнавать и выгонять оттуда вместе с остальными бродягами?" Сжимая и отпуская дверную ручку, она все еще не уходила, и поэтому я продолжил: "Послушайте. Я знаю, что у вас мало денег, и этот город - просто ужас для тех, кто оказывается здесь в таком положении. Если будете продолжать в том же духе, вы умрете: вы просто замерзнете. У нас есть комнатка наверху ..." "Нет. Ни в коем случае" - ее взгляд был твердым, и я увидел, как напряглись ее мышцы. "Дайте мне договорить. У нас - комнатушка наверху. Там давно никто не живет. Почему бы вам не остаться на ночь, переждать бурю. Ведь ясно, что вам надо выспаться". "А как же вы?" - она не так хотела спросить, и незаданный вопрос был очевиден и оскорбителен. Как будто я мог воспользоваться ее положением ... "А что я? Я пойду домой в Далвич, лягу в свою теплую, уютную кровать. Но я ни за что не усну, если буду думать о том, что вы болтаетесь где-то на морозе. Вы же не хотите этого, да?" Она опустила ресницы, не в силах сопротивляться мыслям о возможности провести ночь в постели. Пауза затянулась. "Хорошо" - прошептала она, как будто ей пришлось сдаться мне на милость - "Только на одну ночь. Спасибо". Она осталась на три недели. ------------------ Я частенько находил предлог, чтобы задержаться в кафе допоздна: говорил маме, что надо свести баланс. Я отсылал Натали домой пораньше, раскладывал бухгалтерские книги на столешнице в шашечку, заваривал кофе и начинал ждать, надеясь, что услышу ее шаги на лестнице. Мне просто нравилось разговаривать с ней. Не знаю, почему. Я - не лучший в мире собеседник - недостаток практики, видите ли. В основном мы говорили о море и кораблях. Она рассказывала о своем отце. Он - из тех, кого называют суровыми морскими офицерами, капитан, не меньше. А я рассказывал ей более или менее приличные анекдоты из моей флотской жизни. А еще - все те глупые басни, которые еще остались от папы, про то, как он служил коком на корабле, ходившем из Гданьска в Нью-Йорк через Лондон. Про то, как он привозил мне из каждого похода бейсболки и шоколадки Херши, благодаря которым я в нашем дворе слыл миллионером. Я даже рассказал ей про войну, не знаю зачем. Я был почти мальчишкой, когда меня послали на Фолькленды, но я помню, как ракета попала прямо в линкор Шеффилд, как будто это было вчера. Как мы прыгали в спасательные шлюпки под обстрелом аргентинских самолетов. Как наше обмундирование плавилось от жары. И про запах, истошный запах паленого мяса. Ужасные вещи, я никогда никому об этом не рассказывал. Но тогда, на службе, вместе с теми ребятами, я жил, жил по-настоящему. Не то что сейчас. Она слушала молча, и, кажется, все понимала. Я хочу сказать, она действительно все понимала, и это не могло не навести меня на мысль ... Кэтрин, черт возьми, кто ты на самом деле? Кроме того, о чем она мне поведала тем воскресным вечером в кафе, больше ничего я о ней не узнал. Она слишком хорошо уклонялась от вопросов. Правда, она призналась, что ждет, когда появится один парень. Всегда, когда мы разговаривали, все равно о чем, его имя - Малдер - то и дело возникало. И тогда на ее губах появлялась еле заметная улыбка, и она начинала рассказывать какую-нибудь дикую историю, но сама себя останавливала. "Вы не должны бояться произносить его имя при мне" - как-то сказал я. Она бросила на меня взгляд, говорящий о том, что я зашел слишком далеко, но я не остановился. "Если вы хотите говорить о нем - говорите. Я никому ничего не скажу, и ни о чем таком вас не спрошу". Она крепко сжала кружку двумя руками и кивнула. "Разве только один вопрос. Я уверен, Малдер - не имя, а фамилия. Почему вы зовете его по фамилии?" "Всегда так его звала" - сказала она, и ее улыбка была сколь ослепительной, столь и мимолетной. ----------------- "Иногда он похож на сумасбродного мальчишку" - как-то сказала она - "Он вбивает себе в голову эти сумасшедшие идеи, и его просто не удержать. Это все равно, что пытаться остановить морской прилив". "Я так понимаю, что в этом сценарии у вас - роль волнореза" - сказал я и поставил огромный противень с лазаньей в духовку. Она рассмеялась, и чай в ее кружке чуть не пролился через край: "Точно. Только в большинстве случаев он оказывается прав". "Должно быть, это ужасно раздражает". "Не то слово" - ответила она, понизив голос, и продолжила - "Я никогда ему этого не говорила, но на самом деле мне нравится, когда он вот так отклоняется и идет по касательной. Он - чокнутый, но скучно вам с ним не будет, это точно". Она прикусила губу, перевела взгляд наверх, на кухонный потолок, на лампочку и улыбнулась, как будто вспомнила о чем-то. "Как долго вы вместе?" Она посмотрела мне в лицо, как видно ее удивил мой прямой вопрос. "Недолго. Мы все время были друзьями. Ну, *не просто* друзьями ..." - она задумалась - "Хммм, не знаю". "В таком случае, как долго вы были *не просто* друзьями?" "Семь лет. Плюс-минус несколько месяцев". Я кивнул: "Значит, долго. И когда он должен был с вами встретиться?" "23 или 24 января. 7-8 часов вечера. Под часами" - сказала она опять таким тоном, будто это ее не касалось. "Вы не думаете, что он мог ..." - я осекся. Мог что? Подставить ее? Передумать, остаться дома? Надуть ее, как самый последний ... "Нет, он обещал" - сказала она с усилием - "Что-то случилось, но он придет. Просто что-то задержало его". Затем она выплеснула остатки чая в мойку, вежливо улыбнулась мне и ушла, захлопнув за собой дверь. -------------------- Пару раз мне показалось, что я слышу, как она плачет. Я на цыпочках поднимался по лестнице и легко стучал в дверь. Я думал, что смогу поддержать ее. А может быть, я надеялся, что она откроет дверь, а дальше - кто его знает ... Ладно, гордиться здесь нечем. "Вы в порядке, милая?" - тихо спрашивал я - "Могу я что-нибудь для вас сделать?" Она всегда отвечала, что с ней все в порядке. И почему-то я не чувствовал себя вправе спорить с ней. Я не мог себе представить, каково это, сидеть здесь день за днем, ждать, когда он появится под этими дурацкими часами, и каждый час после 7-ми вечера - маленькая смерть. Она ни разу не пожаловалась, ни разу не потеряла самообладания. Ни разу. Я надеялся, что когда этот самый Малдер, в конце концов, появится, у него будет в запасе хорошее оправдание, иначе ... Я был готов надрать ему задницу. ------------- За день до того, как все это закончилось, мы болтали о том - о сем, пока я помешивал макароны. Вдруг она спросила: "Почему?" "Что почему?" "Почему вы помогаете мне?" Я задумался. Я сам не знал, почему. Натали говорила, что я сошел с ума, но мне просто казалось, что я поступаю правильно. "А почему нет?" - она подняла бровь, и я улыбнулся - "Я - католик, это - благое дело для спасения бессмертной души. Для кармы. Или еще для чего-нибудь в том же духе". "Думаю, это скорее относится к буддизму, а не к катехизису" - сухо сказала она. "Ради бога. Лишь бы сработало". Она не сразу ответила. "Обычно я с трудом доверяю людям" - тихо сказала она - "Не так уж много людей, готовых проявить доброту, не надеясь что-нибудь получить взамен. Я всегда пыталась обнаружить скрытые мотивы. Так что, просто на всякий случай, если я еще не сказала этого: Спасибо вам". "Не за что. Был рад помочь. Это единственное, что я мог для вас сделать" - сказал я, и это было правдой. Но щеки мои снова покраснели, едва я подумал о собственных скрытых мотивах. --------------- Я знал, что вечно так продолжаться не может. В тот вечер она сидела на своем месте под розовой неоновой вывеской "У Джои" и просматривала счета. За день до этого я пожаловался ей, что не могу сладить с бухгалтерией. Она сказала, что к цифрам отвращения не испытывает и пообещала разобраться со счетами. Сказала, что это - единственное, что она может для меня сделать. Своим тоном она дала мне понять, что оценила мою любимую фразу, так хорошо было увидеть улыбку на ее лице. Я оставил ее с пастой Примавера и бухгалтерскими книгами, а сам пошел слушать комедийное шоу по радио 4. Посетители нам не досаждали - сюрприз! - в кафе был только Киппер. У Натали был выходной, через неделю у нее - пробный экзамен, и ее отец пригрозил оторвать ей голову, если на этот раз она его не сдаст. Я уже приготовил овощи на следующий день и был вполне доволен собой. Вдруг - сдавленный крик, шум, суета. Я - бегом в зал. А там, на полу - опрокинутый стул, на счетах - разлитый кофе. Кэтрин была уже в дверях. Я понял, что это - он, когда проследил за ее взглядом. Она смотрела через заполненную машинами улицу прямо на вокзальную площадь. В общем, он - так себе, смотреть там особенно не на что. Он стоял, ссутулившись, прислонившись спиной к основанию колонны часов, и смотрел на свои кроссовки, сосредоточенно разгребая ими утоптанный снег. Он был худющим, с жуткой стрижкой, которая его еще больше портила: кажется, волос у него на голове было даже меньше, чем у меня. На нем были только тонкая куртка и джинсы, наверное, он замерз до смерти. Потом, как будто она крикнула ему, он вдруг посмотрел прямо на нее. Он смотрел долго, перед его взглядом неслись реки машин и спешащих на станцию автобусов, а он все смотрел, как будто не верил собственным глазам. Потом, внезапно, он оторвался от часов и ломанулся через улицу, уворачиваясь от автомобилей, отмахиваясь от пронзительных гудков, прямо под колеса такси. Такси занесло на обледенелом асфальте, но он и не думал остановиться, он шел, не замечая ничего вокруг, улыбаясь во весь рот. "А переход - для кого, ты, придурок" - заорал на него таксист и проехал дальше. Кэтрин прижала руку ко рту, потом рассмеялась, как россыпь колокольчиков. "Добро пожаловать в Лондон, Малдер" - она взяла его за руку и втащила в кафе. Я постарался занять себя: перемыть тарелки, протереть чистые столы. Так значит, это он. Они уселись напротив друг друга. Он бросил взгляд на меня, но она жестом успокоила его: "Здесь безопасно. Где ты ..." "Прошу прощения, Скалли. Знаешь ли, пробки на дорогах ..." "**Без шуток**. Ты - в порядке?" - сейчас она была такой спокойной, что мне стало жутко. "В порядке. Все в порядке". На ее лице едва заметно промелькнула улыбка, и она серьезно посмотрела ему в глаза: "Что случилось?" "Сейчас я не хочу говорить об этом ..." Оглядев его с ног до головы, она провела ладонями по его лицу. Он замолчал, когда ее рука нежно коснулась его макушки. Да, щетина на его лице была погуще, чем растительность на голове. "Как тебе удалось выбраться?" - наконец спросила она. Он странно, коротко рассмеялся и произнес какое-то необычное имя. Что-то с "К". То ли русское, то ли чешское. "Он - на нашей стороне". Она покачала головой: "Он ни на чьей стороне, он ни за кого. Он только за себя". "Правильно, и именно сейчас ему выгодно быть на нашей стороне". "Ну, это уже кое-что. Прости меня. Я бы приехала, чтобы выручить тебя. Ты же знаешь". "Почему же ты не приехала?" "Ты пообещал мне. Это первое. И потом, они обнаружили банковский счет в Лондоне". Он ударил рукой по столу: "Черт" - тихо сказал он - "А другие счета?" "Я решила не трогать их, пока ты не приедешь. Не хотела провалить все счета. Некоторые могут быть в безопасности". "А если бы я не приехал?" "Я бы справилась" - в голосе ее послышались нотки раздражения. "Я с этим и не спорю" - мягко сказал он - "Но как ты добыла деньги?" "Я взяла немного с собой". "Но тебе бы не хватило на шесть недель, черт возьми". "Я продала часы, еще кое-что" - сказала она. Он потянулся к ней, отогнул ворот ее футболки и вновь сел на стул. "Скалли, Скалли, только не говори мне, что ты продала его". "Это - золото, Малдер" - ответила она с видимым равнодушием. "Даже если это так, ты вряд ли много за него получила. Как же ты жила?" - спросил он, кажется, не на шутку разволновавшись. "Добрые люди помогли" - она встала и отвела от него взгляд, в первый раз за все время с того момента, как он появился под часами. Она повернулась ко мне: "Джои, это - Малдер". Она вновь обратилась к нему: "Малдер, это - Джои Липински, он позволил мне пожить у него здесь, наверху". Он взглянул на нее, и у меня появилось ощущение, что молча, без слов, они говорят друг другу гораздо больше. Я протянул ему руку и он крепко ее пожал. Моя рука в его тонкой ладони показалась слишком большой, и я почувствовал себя неуклюжим медведем. Он холодно встретил мой взгляд: "Спасибо". "Все в порядке" - ответил я. И голос мой мне показался грубым. Возникла долгая пауза, неудобная, напряженная. "Думал, вы так и не появитесь" - наконец сказал я. Через секунду из-за его спины раздался странный звук, и он быстро развернулся. Она стояла, крепко прижав ладони ко рту, и казалось, что ее легкие были готовы взорваться, настолько ей трудно было дышать. В ее глазах, синих и совершенно сухих, была паника. Пользы от него было мало: он засуетился вокруг нее, вытаращив глаза, и кажется, пальцы его стали еще тоньше от шока. Наверное, он не привык к такой реакции с ее стороны. Три тысячи чертей, я - тоже. "Господи, что это? Скажи мне, что это ..." - спрашивал он. Да обними ты ее, придурок, пробубнил я про себя. Может быть, он услышал меня, а может быть, просто до него дошло. Он остановился и коснулся ее подбородка, так, что ей пришлось посмотреть на него. Он мягко улыбнулся: "Все хорошо, это - я" - сказал он - "Я - здесь. Мы - здесь", Потом он притянул ее к себе и обхватил ее руками. Она отняла руки от лица, скрестила их у него за спиной и прижалась лицом к его груди. И, наконец, горько и страшно разрыдалась. "Не плачь, пожалуйста, я не могу, когда ты плачешь" - шептал он ей на ухо снова и снова. Она отступила на шаг, и глаза их встретились. Он наклонился и поцеловал ее. Медленный, долгий, нежный поцелуй. Потом он обнял ее, и она снова расплакалась. Мне доводилось читать о влюбленных парах, про то, как между мужчиной и женщиной вспыхивает пламя, но я всегда думал, что это - так, старомодный бред ... Но стоило мне взглянуть на этих двух ... Положим, все эти писатели имеют в виду, что ради любви можно вытерпеть любую боль. Ради любви, которая бывает лишь раз в жизни, да и то, если тебе повезет. Это - не про таких как я. Я отвернулся, зная, что могу сделать для них только одно. "Давай-ка, Киппер, старичок. Тебе пора" - грубо сказал я. Киппер скривил свою крысиную рожу; шоу доставляло удовольствие старому проныре: "Но я еще не допил чай" - заныл он - "И что такое с Кэтрин?" "Она выиграла в Национальную лотерею, черт подери" - рявкнул я - "Получишь все, что найдется в доме, но только, если уберешься отсюда прямо сейчас. Выбирай, Киппер". "Ну, если ты так смотришь на дело" - сказал он и пулей вылетел из кафе, чтобы я не передумал. Я закрыл за ним дверь, перевернул табличку на "Закрыто" и поставил две чашки кофе на столик рядом с ними, но я не думаю, что они это заметили. Потом я вышел из зала и включил прогноз погоды на море, чтобы не слышать ее рыданий. ----------- Минут через десять я вернулся. Они сидели за столом, сцепив руки на красно-белой скатерти, и просто ... смотрели друг на друга, так сосредоточенно, так пронзительно, что находиться в той же комнате вместе с ними было неловко; ты начинаешь сомневаться в собственном существовании. "Слушайте, почему бы вам ..." - я махнул рукой, пытаясь подобрать верные слова - "... не побыть здесь наедине, чтобы не терять время. Мне нужно кое-что сделать, и у вас будет пара часов". "Джои, ты не должен ..." - начала Кэтрин, повернувшись ко мне. "Я знаю" - сказал я, глядя ей прямо в глаза, чтобы она поняла, что я соображаю, что делаю, и что это - нормально - "Я знаю. Вы еще будете здесь, когда я вернусь?" Он покачал головой. Она посмотрела на него, и вновь я увидел этот разговор без слов, глаза в глаза: она хотела задержаться ненадолго, а он говорил ей, что им надо уходить. Она подошла ко мне и взяла меня за руку, которую она чуть не сломала три недели тому назад: "Знаете, я - навсегда у вас в долгу" - мягко сказала она. Я отмахнулся: "Да все нормально. Это единственное, что я мог для вас..." "Нет, Джои" - прервала она меня - "Вы сделали больше, чем могли". Она провела ладонями по моему лицу и легко поцеловала меня в губы: "Спасибо". Я почувствовал, как кровь прилила туда, куда не следовало, и как запылали мои щеки и уши. Не просто дурак, а старый дурак, и это еще хуже. Я сделал шаг назад и через ее плечо встретился взглядом с этим парнем; в его глазах было нечто удивительное: благодарность вперемежку с ревностью. Да, если бы ты только знал, ты, счастливый ублюдок ... "Вывозите свою семью из города, Джои" - сказала она, не замечая нашего молчаливого обмена мнениями - "Поверьте мне. Произойдет что-то страшное. Вам с семьей нужно держаться как можно дальше от больших городов". Не знаю почему, но я ей поверил. Я кивнул им обоим и запер за собой дверь. Она махнула мне рукой и повернулась к нему. Сквозь сверкающий неон вывески с моим именем я увидел, как она взяла его за руку и, глядя ему в глаза, повела через дверь к боковой лестнице. И я старался не думать о том, что бы со мной было, если бы такими глазами она смотрела на меня. ------------ Всего за две минуты, по грязному снегу, я добрался до собора. Я пришел как раз тогда, когда монахи начали собираться к мессе. Шарканье ног, разговоры и кашель посетителей отражались эхом от стен капеллы, превращаясь в сплошной неразличимый гул. На улице было темно, и электрический свет приглушили, чтобы свечи засияли ярче. Я снова почувствовал, что спокоен. Почти счастлив. Может быть, хоть раз в жизни, я поступил правильно. Я решил дать им два часа, потом я вернусь в кафе. И я был рад, что в тот день у Натали был выходной, поэтому я мог сделать то, что хотел. Но прежде чем уйти из собора, чтобы пропустить стаканчик в Дюке Кемберлене, я зажег свечи: одну за папу, одну за маму, как всегда. И одну - за Кэтрин. Подумав немного, я зажег свечу и за него, но с единственной молитвой: чтобы он сберег ее. Положим, таким образом я с ними попрощался. ------------------ Итак ... рассказать детективу сержанту Чисхолму, как я встретил Кэтрин - или как там, черт возьми, ее имя? Рассказать ему, что она сказала мне? Рассказать ему, каково это, полюбить едва знакомую женщину? Женщину, которая не будет твоей? Женщину, которую ты больше никогда не увидишь ... Нет, не скажу. Нет.
|