ЗАПОВЕДНИК ДЖАСПЕРА

Автор: MD1016
Перевод: RS

------------------------
Скалли снова похитили. Вернувшись, она понимает, что ее мир утерян безвозвратно

Наверное, это и должен чувствовать атеист, нежданно-негаданно представ перед Богом, подумала я, когда открыла глаза и увидела ослепляющий, яркий до боли свет. Вернее, перед богами. Перед богами, в которых верит Малдер. Все - тщедушно-маленькие и серые, они смотрели на меня, не мигая, своими черными блестящими глазами. Они копались в моих мыслях, и от этого было страшно вдвойне. Страшно пошевелиться, страшно дышать, страшно думать.

Малдер был прав, когда говорил мне, что истина - где-то там. И хотя сама я всегда думала, что верю ему, на самом деле - нет, никогда.

Они вернули меня на землю в теплую ночь с легким прохладным ветерком и бросили в чистом поле. В синей пижаме, что я обычно беру с собой в командировку. Босиком.

Еще через несколько секунд до меня наконец дошло, что я стою под безоблачным небом и гляжу на яркую белую полосу света: она прошла над верхушками деревьев и исчезла за горизонтом. Их корабль. Почему-то я в этом была уверена. Инстинктивно. Правда, в те минуты я действовала на автопилоте, поэтому все, что я думала и что делала, было на уровне инстинктов.

Не знаю как, но я добралась до какого-то маленького домика. Не знаю, далеко ли он был от того поля, я вообще не помню, видела ли я, куда иду, пока не уткнулась в дверь. Я постучала. Открыл старик с ружьем. Когда он увидел, во что я одета, и понял, что я - не опасна, он впустил меня и подвел к телефону. Я даже не пыталась вспомнить номер - мои пальцы сами нажали нужные кнопки.

"Малдер" - сказала я - "ты мне нужен".

Он приехал до того, как взошло солнце.

Я мало что соображала тогда, но пыталась отвечать на его вопросы: да, я чувствую, что устала; нет, я не знаю, где я была все время; да, я помню. Это правда, в этот раз я помнила все. Они хотели, чтобы я помнила. Но я не хотела об этом думать. Я слишком устала тогда.

В ту ночь Малдер увез меня в мотель. Это я попросила его. Я не хотела ни в госпиталь, ни домой. Матрас был весь в буграх, но простыни - мягкие, приятные на ощупь. Я проспала весь следующий день, и он не будил меня. А когда я, в конце концов, проснулась, он сидел в полутьме и, не отрываясь, смотрел на меня. Он спросил: это правда, ты? Я ответила, что сама не знаю.

Я приняла душ, но мне нечего было надеть. Я не могла снова влезть в пижаму, я не знаю почему, просто не могла и все. Малдер снял для меня простыню с кровати, и я завернулась в нее. Он не сказал ни слова, ни о шрамах, ни о синяках на моих ногах и груди, я тоже молчала. Говорить о них было еще слишком рано, и к тому же усталость все не проходила.

Потом он начал говорить что-то насчет возвращения в Вашингтон, но я забралась обратно в кровать. Он спросил, хочу ли есть или пить, нужно ли мне что-нибудь из одежды, но я покачала головой и протянула ему руку. Все, что я хотела - спать, спать, и чтобы он был рядом, держал меня крепко и не отпускал. Малдер может быть джентльменом, если мне это нужно. Всю ночь он лежал, обхватив меня руками.

На следующее утро я почувствовала, что выспалась и умираю от голода. Мы остановились у магазина одежды, и Малдер заскочил туда, чтобы купить мне кое-что. Пока мы ехали в ближайшую закусочную, я переоделась в шорты и футболку на заднем сидении. Я не решилась спросить его, откуда он знает мой размер бюстгальтера.

Только когда мы заказали завтрак, я поняла, что за все время, пока Малдер возился со мной, у него самого и крошки во рту не было. Вдвоем мы с жадностью набросились на яичницу с беконом и блинчики с сиропом. Когда официантка унесла тарелки, мы откинулись на стульях, объевшиеся, не в силах двинуться с места, и уставились друг на друга. Он скучал по мне не меньше, чем я по нему, это было нормально.

"За полгода столько всего произошло" - сказал он, наконец, сминая и разминая в руках бумажную салфетку - "Я должен многое тебе рассказать, до того, как мы вернемся в Вашингтон".

Тогда он и рассказал мне о смерти Скиннера, о том, что X-FIles закрыты, а Стрелки скрылись, залегли на дно. Я слушала его голос и не слышала слов - слова не укладывались у меня в голове. Моего дома больше нет - что он этим хотел сказать? Меня считали пропавшей без вести, дальнейшие поиски признаны нецелесообразными - это как будто вообще не про меня.

Когда он, наконец, остановился, я попросила его отвезти меня к матери. Некоторое время он просто смотрел на меня. Потом осторожно кивнул и расплатился по счету.

До города мы ехали почти целый день, поэтому, когда он направил машину прямо на въезд, не свернув к дому моей матери, я этого не заметила. Опять пришло чувство усталости, и я задремала под ровный шум мотора, пригревшись на послеполуденном солнышке. Он остановился у старого платана, я вылезла из машины и увидела, что мы - на кладбище, где похоронена моя сестра. Я заглянула в его глаза и молча спросила его о том, что не в силах была произнести вслух. Но он повернулся в сторону могил Мисси и отца и осторожно подвел меня к трем надгробным камням. Моя мама умерла в марте. Малдер прошептал: в тот день лил дождь.

Это было слишком больно. Мои ноги подкосились, но Малдер поддержал меня. Он крепко обхватил меня рукой за талию, и мы опустились на землю вместе. Он плакал. Я - нет. Для меня это еще не стало реальностью. Но все равно, он не отпускал меня все время, пока были слышны его сдавленные рыдания, а фонари на дорожке слабо мерцали, и я не оттолкнула его.

Потом он встал, подняв и меня с собой, и спросил, все ли со мной в порядке. Я кивнула, зная, что без этого утвердительного сигнала мы не двинемся дальше.

Мы не проронили ни слова, пока не подъехали к его дому.

"У меня осталось кое-что из твоих вещей" - тихо сказал он, глядя мимо меня на темные окна - "но большую часть забрала твоя мама. Я не знаю, что со всем этим стало после ..." - он остановился и перевел взгляд на ветровое стекло.

Ночь была теплой и сырой.

"Ты можешь остаться у меня. На сколько хочешь... Навсегда. Если хочешь". Он сглотнул. Глаза его все еще были красными от слез.

"Я не знаю, что теперь будет" - мой голос был странным, монотонным - "Что мне делать?"

Малдер покачал головой: "Что ты хочешь делать?"

"Спать" - сказала я. "Спать".

Вот этим я и занималась все четыре дня после этого. Я просто поселилась в спальне Малдера и спала, спала. По утрам Малдер исчезал и возвращался с сумками полными еды, одежды и других вещей, которые, как он думал, мне нужны. Книги, зубная щетка, маленький кактус в глиняном горшке. Днем я опять же дремала или смотрела телевизор, в основном ток-шоу. Вечерами Малдер стряпал нечто замысловатое на ужин. А ночью он возвращался в гостиную, на диван и покорно ждал очередного восхода солнца.

И вот с очередным восходом солнца я сказала ему, что ухожу.

Не то чтобы он был потрясен, нет, но губы его побелели, и он тряхнул головой. Думаю, он боялся, что никогда больше не увидит меня. Я боялась того же.

"Ты не можешь уйти сейчас" - вырвалось из него на выдохе, а на вдохе он потребовал сказать сейчас же, куда я собираюсь пойти.

Я не знала, что сказать ему. У меня не было даже действительных водительских прав, не говоря о машине или деньгах. Но я знала одно: я не могу больше безвылазно сидеть в его спальне, точно пришпиленная к кровати. А еще я знала, что у меня не было ни малейшего желания воскрешать хоть что-то из моей прежней жизни. Было немыслимо думать о возвращении на работу в ФБР после всего, что я видела и пережила. У меня больше не было семьи, у меня больше не было дома, работы. У меня больше не было меня самой.

"Я позвоню тебе, как только найду, где остановиться" - пообещала я.

"Скажи, куда ты хочешь уехать. Я поеду с тобой".

"Подальше, прочь отсюда".

Тем же днем мы упаковали вещи, погрузили их в его машину и поехали на Запад, в горы. Я не спросила его ни о его работе, ни о чем-либо еще, что он оставил позади. Наверное, тогда он думал, что однажды мы вернемся. Я же знала, что мы не вернемся никогда.

Мы ехали и ехали, пока не уткнулись в океан, а потом мы повернули на Север. Западное побережье Канады - прекрасное место. Волшебное. Нетронутое. Мы провели там неделю, жили в тихих семейных мотелях и гостиницах, мы чувствовали себя скорее туристами, а не беглецами. А затем мы двинулись дальше, дальше на север, потом опять на запад, дальше, пока не прибыли в сонный городок на Аляске со странным названием Заповедник Джаспера.

Здешним ресторанчиком заправляла (и заправляет) огромная, размером с цистерну женщина по имени Куки, наполовину эскимоска, наполовину полька. Она же сдавала комнаты прямо над сим заведением по 10 баксов за ночь. Ванная - в конце коридора, но так как кроме нас с Малдером больше жильцов не было, она была всецело в нашем распоряжении. Комната наша была уютной и чистенькой, кровать - высокой и необъятной.

Первые две ночи я засыпала, едва моя голова касалась подушки: так утомительны были прогулки по окружающему городок лесу. Мы с Малдером обнаружили водопад в паре миль на север от города - мощная лавина срывается там с огромной высоты и разбивается на мельчайшие капли, превращаясь в дым. Когда мы в первый раз увидели его, продравшись сквозь заросли кустарника, Малдер напугал меня. Он схватил меня за плечи и прижал к себе, спиной к его груди. У меня перехватило дыхание, но я тут же поняла в чем дело: прямо перед нами стояла самка оленя, рядом с ней - олененок, они спокойно пили из запруды, и Малдер просто не хотел, чтобы мы вспугнули их. А может быть, это было очередным предлогом, чтобы прикоснуться ко мне. В то время, кажется, он все еще думал, что я вот-вот неожиданно исчезну.

На третью ночь я не смогла заснуть, и Малдер все ворочался и ворочался рядом со мной. В конце концов, он подвинулся ко мне и положил руку мне на живот, и тут же будто сотни теплых иголочек коснулись моей кожи.

"Расскажи мне" - прошептал он мне на ухо - "Я хочу узнать, что ты помнишь".

В тот момент было гораздо проще говорить о том, что было со мной, когда они меня забрали. В кровати, под толстым одеялом, с его теплой ладонью, согревающей мою кожу сквозь хлопок футболки, я могла думать об этом как о дурном сне, а не как о чем-то реальном, сквозь что меня заставили пройти.

Я рассказала ему про первые несколько тестов, про людей, которые эти тесты проводили. Я опустила самые жуткие подробности. Он тихо слушал и своим большим пальцем выводил узоры на моем животе. Я же сосредоточилась на ощущении теплоты от его ладони, чтобы мысленно оторваться от образов, которые приходили ко мне с воспоминаниями, и поведала ему о шести месяцах, полных ужаса и борьбы и, в итоге, о капитуляции. Да, это было действительно важно, я хотела, чтобы он осознал: я сдалась. Они сломили меня. Я оказалась не такой уж сильной. Не достаточно храброй, чтобы продолжать борьбу. Все это время я жила с чувством боли и вины, и как же было хорошо признаться ему в этом. Той ночью я как будто сбросила тяжесть с плеч, мозги мои будто прочистил сквозняк, и на утро, впервые за полгода, мне захотелось улыбнуться.

В тот день за обедом, старательно делая вид, что не замечает вопросительных взглядов, он принялся наводить справки о том, где в этом районе можно найти работу. Мне все было понятно: деньги заканчивались, а Джаспер был ничем не хуже любого другого места, где мы могли пополнить наши запасы. Оказалось, что одному из торговцев неподалеку нужен водитель, чтобы три раза в неделю ездить в Анкоридж за продуктами для магазина. Естественно, Малдер не был в большом восторге от этой перспективы, но я не знаю, на что он надеялся. В этом городишке - жителей не больше двух сотен. Ничего удивительного, что здесь не было острой необходимости в белых воротничках с Оксфордской степенью.

Куки была сама любезность, когда предложила завернуть нам с собой несколько бургеров с лососиной, чтобы мы поели "дома", так как в четверг был Вечер Покера для женщин городка, и ресторанчик будет закрыт. Вот только она забыла уточнить, что Вечер Покера проводится непосредственно в заведении, и что участницы - это почти сорок женщин - любительниц громкой музыки, песен и вонючих сигар, и все это мероприятие длится до трех часов утра. В полночь, проворочавшись в кровати два часа без всякой надежды уснуть, я спустилась вниз и рассмотрела это бурное собрание во всех подробностях. Все это напомнило мне разухабистую тусовку в колледже в субботу вечером. Женщины хохотали, танцевали, блевали, а в центре комнаты я увидела самый грандиозный в своей жизни покер: там было двадцать пять игроков, не меньше.

Куки обнаружила меня и позвала присоединиться к ним, но я предпочла ретироваться вместе с бутылкой колы и початой бутылкой рома, которые она сунула мне в руки.

Малдер обрадовался, увидев спиртное. Мы напились вместе, впервые, если я ничего не путаю, и проболтали о разной ерунде до восхода солнца. Той ночью его руки не оставляли меня ни на секунду: они касались, они гладили. Я даже надеялась, что настанет подходящий момент, и он поцелует меня, но до этого не дошло.

"У тебя волосы стали длиннее" - пробормотал он хриплым голосом, запустив пальцы мне в волосы, и тут же сексуальные нотки вплелись в мелодию, которая уже звенела во мне. Мы сидели на полу, на домотканом шерстяном одеяле, прислонившись к кровати и друг к другу. Он был так близко - я чувствовала его теплое дыхание у своей шеи.

"Гораздо длиннее" - сказала я. Конечно, мои волосы уже давно переросли ту строгую по стилю стрижку, что была у меня, когда я работала в ФБР. Теперь я не делаю укладку, просто откидываю волосы назад и перехватываю их заколкой.

И дело не только в прическе. Я чувствовала, что становлюсь мягче, свободнее, более естественной, что ли. Я с готовностью примеряла на себя все то, на что раньше смотрела свысока.

"Мне нравится так" - сказал Малдер, и сквозь пьяную дымку его улыбка казалась почти мечтательной. Его пальцы задержались на моих волосах, затем пробежались по моим плечам и остановились на вороте моей рубашки - "Очень нравится".

Это показалось мне даже забавным: он выбрал самый подходящий момент - никогда до этого я не казалась себе такой уродиной. Волосы тусклые, растрепанные, полное отсутствие косметики, обкусанные ногти с заусенцами. К тому же, на мне были футболка и шорты, в которых я теперь спала из-за своей новой фобии: я боялась спать в пижаме.

Он засмеялся, потому что я засмеялась первой. И то, что он не знал, над чем я смеюсь, совсем не имело значения. Теперь, оглядываясь назад, я думаю: то что он не поцеловал меня тогда, было даже к лучшему. Та ночь и так была удивительно хороша.

На следующий день Малдер нанялся на работу к Доку Гриберу, торговцу. А следующей ночью он был уже в дороге. Он впервые покинул меня с тех пор, как мы уехали из Вашингтона. К своему бесконечному стыду, той ночью я плакала, плакала долго, пока не уснула.

Мало того. Когда через день он вошел в нашу комнату, я повисла у него на шее. От неожиданности мы оба рухнули на пол как два мешка костей, и Малдеру осталось только выдохнуть "Вау" от изумления. Не дав ему прийти в себя, я обхватила его голову руками и прижалась ртом к его рту. Его глаза чуть не выпрыгнули из орбит, но вскоре он расслабился, поцелуй стал действительно похож на поцелуй, и он даже ответил на него.

Поразительно. Тот первый поцелуй был чистой магией: страсть и надежда, вера и доверие, жажда брать и жажда отдать все - от меня к нему и обратно, через наши зубы, губы, языки. Его ладони скользили под моей футболкой по моей спине, по позвоночнику, по лопаткам. Не вставая с пола, мы придвинулись друг к другу так, что он навис надо мной, и едва отдышавшись, спросил: "Ну и чем я это заслужил?"

"Я скучала по тебе" - ответила я просто. На этот раз он расхохотался первым, и я присоединилась к нему. И все это было так здорово, так легко, что голова моя пошла кругом. Я была словно в эйфории.

Потом Малдер сел на полу и притянул меня к себе. Я помогла ему собрать фрукты, разлетевшиеся во все стороны из пакета, который он принес с собой. Смешно, я совсем не заметила, что он был у него в руках. Естественно, мысли мои гуляли совсем в другом месте.

Ужин тем вечером был особенно хорош. Стены ресторанчика из темного дерева, приятная мелодия из музыкального автомата, и даже полевые цветы в стеклянной банке на столе казались роскошными. Вообще, было как-то удивительно легко каждой клеточкой воспринимать все вокруг, и особенно - Малдера, сидящего напротив. Он ел, потягивал пиво и смотрел на меня, и я делала то же самое. И я с нетерпением ждала того, что могло быть после, когда мы вернемся в нашу комнату.

Между тем, Малдер после ужина захотел прогуляться, что меня слегка удивило. Но я успокоила себя тем, что он, наверное, хочет "утрамбовать" наш обильный ужин перед сном. Той ночью луна была полной и яркой, и улица, по которой мы медленно пошли, была хорошо освещена. Мы прошли мимо Салона Красоты Барбары, мимо ее же видео-салона, мимо ветхого строения - здешней почты, мимо единственного магазина одежды в городке и мимо лавки Грибера. Малдер повел меня дальше, к перекрестку, туда, где справа от дороги стояла маленькая одноэтажная школа, туда, где прохладный ветер теребил качели на детской площадке. Я подняла ворот свитера повыше.

Малдер указал на доску-качалку, и я, нехотя, согласилась. Мы задержали доску в равновесии на месте пару минут, глядя друг на друга, я на него - озадаченно, он на меня - изучающе. Изучающий меня Малдер - ничто не ново. Я прекрасно помнила, какими пронзительно-внимательными становятся его глаза, как напрягаются его скулы, и даже то, как его палец очерчивал контур оранжевой доски, было мне знакомо.

"Кажется, тебе здесь хорошо" - это был не вопрос, и я не знала, какой ответ он хотел от меня услышать.

"Неужели?"

"Ты больше не разговариваешь во сне, ты не так сильно напряжена, и ты становишься такой ... нежной".

Мне пришлось уставиться на собственные ладони, чтобы скрыть жар, который жег мои щеки:

"Думаю, это скорее связано с тобой лично, а не с этим местом".

"Думаю, это связано с твоим выздоровлением".

Вдруг мне стало очень зябко. Я остановила качалку.

"Ты - не мой психоаналитик, Малдер".

"Я - твой друг, Скалли, и я очень сильно о тебе беспокоился".

"Со мной все в порядке"

"Нет, не в порядке" - настаивал он - "И нечего вешать мне лапшу на уши. Ты целовала меня сегодня - "

"Ну и что?!"

"А то, что я не могу не видеть в этом определенный индикатор твоего теперешнего психического состояния".

"Если я ничего не путаю, Доктор Малдер, вы тоже целовали меня" - выпалила я, и лицо его застыло - "Может быть, это был просто поцелуй, и ничего больше".

Я хотела добавить: и это было то, что мне давно пора было сделать, но я промолчала. Вместо этого, я бросилась назад, в нашу комнату, оставив его стоять на детской площадке в одиночестве.

Когда я добралась до комнаты, я была такой злой, что меня прошиб пот. Я, как дура, размечталась о романтике и целой ночи секса, а он думал только о моей психологической стабильности. Мне не нужна была его жалость. Меня тошнило от его жалости.

Дав мне время остыть, он пришел через час, сжимая в кулаке букет полевых цветов. Значит, мир. Наверное, он стащил цветы с какого-нибудь столика в ресторане, мне было совершенно все равно. Один взгляд на его виноватое лицо согрел мне сердце, и мне пришлось чуть отвернуться, чтобы скрыть улыбку, которую я не смогла подавить.

Не все было забыто той ночью, но мы все-таки поболтали немного, прежде чем лечь в постель. Мы спали, соприкасаясь ступнями.

На следующее утро Малдер снова должен был уехать. Он пообещал привезти мне что-нибудь забавное из Анкориджа. Я попросила его дать определение тому, что он считает "забавным", и в ответ он изобразил свою фирменную игру бровями. После вчерашнего разговора на детской площадке я и не знала, как относиться к его поддразниванию. Я хотела поцеловать его на дорожку, но вовремя одернула себя: вдруг он опять примется анализировать мое психическое состояние. Поэтому я просто помахала ему рукой и смотрела, как его пыльный грузовик исчезает за деревьями.

После бесцельного двухчасового шатания по улочкам городка ноги сами вынесли меня к исходной точке - к ресторанчику Куки, что оказалось как нельзя кстати: вся пошлость ситуации, когда нечего делать, начинала медленно сводить меня с ума. Почему-то мне было страшно встретиться лицом к лицу с одиночеством в нашей пустой комнате, и я не стала подниматься в нее, а осталась в закусочной, у барной стойки. Но я не хотела есть. И в этом городишке было абсолютно нечем заняться. И вот, я сидела за стойкой так долго, на сколько меня хватило, а потом схватила мокрую тряпку и пошла вытирать столы. Куки наблюдала за мной со стороны, но не произнесла ни слова.

К концу дня я уже принимала заказы и получала чаевые - не то чтобы большие деньги, знаете ли, 50 центов здесь, доллар там. Я познакомилась со многими жителями в тот день. Хьюм - школьный учитель, он пишет великий Американский роман, конечно, пока дети - на каникулах, до Первого сентября. Энни - местный полицейский. А еще Даг, старик, самый старый из всех. Он был похож на оживший скелет, его коричневая кожа, кожа эскимоса, была так натянута на его кости, что казалась, что она звенит, а на его лысой голове оставалось десять или одиннадцать волосков, которые вцепились в нее намертво, как видно из упрямства отказывались ее покидать. Он улыбался мне беззубым ртом, и я не понимала ни слова из того, что из этого рта вылетало, и глаза его излучали ум.

Куки закрыла ресторанчик в девять вечера, и я устала так, что свалилась в кровать и проспала до утра, и слава богу. Я проснулась, когда взошло солнце, приняла душ, оделась и спустилась вниз как раз тогда, когда Длинный Джон зажигал гриль. На голове его была красная бандана, длинные черные волосы стянуты в традиционный хвост, но одет он был как настоящий американец - левисы и футболка с эмблемой Кока-Колы. Кажется, он удивился, увидев меня снова, но сделал мне тост и яичницу так же, как он всегда по утрам делал для Куки. А в семь утра мы открылись.

Малдер заявился в зал ресторанчика, и к чести его надо заметить, он не расхохотался мне в лицо. Но в глазах его запрыгали чертики, когда он спросил меня: "Чем занимаешься?"

"Стараюсь не сойти с ума" - сказала я. Я поставила перед ним тарелку с бургером и спросила его, как прошел день. Он пожал плечами.

За одним из моих столиков грянул переполох, я оглянулась и увидела, как один из шоферов - верзила с неряшливой рыжей бородой - пытался провести прием Хаймлика на Даге, как будто тот подавился. Он все делал не так, конечно. Даг не подавился - у него был сердечный приступ.

Что-то во мне оборвалось, как будто туго сжатая пружина пришла в движение. Я подбежала к ним, заорала на верзилу, чтобы он остановился, уложила Дага спиной на пол и попыталась нашарить в его карманах нитроглицерин. Ничего не обнаружив, я крикнула, чтобы кто-нибудь позвал врача, что у этого человека - инфаркт. Я просто надеялась, что в этом городке есть хотя бы один врач. Когда я поняла, что произошла остановка сердца, я начала делать искусственное дыхание. При этом, имея в виду, что по моим оценкам старику было не меньше ста лет, я думала, что он безнадежен. Но с каждым новым нажатием на его хилую грудь во мне росла уверенность, даже скорее упрямство. В тот момент, в кои то веки, у меня была цель. Потрясающее ощущение.

Кажется, прошла вечность, прежде чем, растолкав толпу, передо мной появился Док Грибер: кожаный чемоданчик - в руке, тревога - в глазах. Двоим нам потребовалось еще пятнадцать минут, но мы заставили сердце Дага биться снова, а его самого - дышать самостоятельно. Старого Дага отвезли на грузовике в госпиталь Анкориджа, где он чудесным образом выздоровел окончательно. Он все еще жив и крепок, как никогда.

Когда волнение утихло, Док Грибер заявил во всеуслышание, что я спасла жизнь Дага, а потом спросил меня, где я научилась "всему этому". Я промямлила, что раньше была врачом, и он сказал: "И весьма хорошим врачом, в самом деле!"

Теперь все смотрели на меня как-то по-другому, как будто их врач-бакалейщик, наконец, нашел мне применение, и я больше не была для них никем. Но в память мне врезалось другое. Я вытирала рвоту с моих рук и шеи (сердечные приступы сильно отличаются от картинки, которую показывают по телевизору) и, вдруг, подняв голову, встретилась глазами с Малдером. И я никогда не забуду изумление, которое я в них увидела. Изумление и гордость.

Вот тогда я и поняла, что место мое - подле него.

После этого жители городка стали приходить ко мне со своими болячками. Я пыталась объяснить, что я - больше не врач, что я не имею права прописывать им лекарства и назначать лечение, что У МЕНЯ НЕТ ЛИЦЕНЗИИ НА МЕДИЦИНСКУЮ ПРАКТИКУ, но, кажется, никому до этого не было дела. Они просто брали мой рецепт, шли к Доку Гриберу, он почти всегда соглашался с моим диагнозом и выдавал им прописанное лекарство. Он практиковал в незанятых под магазин комнатах, и, так как никто в этих местах не имел ни малейшего понятия о медицинской страховке, они просто платили наличными или несли продукты, или еще что-нибудь. Одна женщина даже связала для нас с Малдером синее покрывало в благодарность за то, что я помогла избавить ее близнецов от сыпи, с которой они жили целый год. Док Грибер любезно отнес эту удачу на мой счет. Это беспокоило меня: не понимала я этой щедрости и бескорыстия. Малдер объяснил это простым добросердечием, но меня не убедил.

Все встало на свои места спустя месяц, когда Док Грибер свалился замертво. Мы с Малдером решили устроить маленький пикник на нашем любимом месте у водопада. Там и нашел нас Длинный Джек, он задыхался от паники. Всю дорогу назад в город я бежала, но было уже поздно. Той же ночью его отчитал отец Марк, бдения у его одра были до рассвета. Потом Дока Грибера кремировали на большом костре, как велит традиция. Костер не затухал три дня.

Наутро после поминок было городское собрание. Я удивилась тому, скольких людей я, оказывается, знала в лицо. Собрание было в церкви, и уже до его начала мне стало душно. Слишком много людей (многие - немытые) и недостаточно воздуха.

Хьюм вышел к алтарю и по рядам прокатился ропот. Он был слишком молод, чтобы быть главным здесь, подумала я, но он обладал замечательным качеством ненавязчивого лидерства, и это, очевидно, вызывало уважение у всех присутствующих. Как всегда, он был похож даже не на учителя, а на английского профессора из старых времен, в светло-коричневом твидовом костюме с заплатами на локтях, с волосами песочного цвета, такими длинными, что они нависали над роговой оправой его очков.

"Все мы знаем, для чего здесь собрались" - сказал он, кашлянув, чтобы прочистить горло - "Нам нужен новый Док Грибер".

И все глаза обратились на меня.

Воцарилась тишина, и я поняла, что все ждут, что я скажу. Я посмотрела на Малдера в надежде на его помощь, но он сидел тихо, как остальные, и с любопытством ждал, что из этого выйдет.

"Я - больше не врач" - сказала я, наконец. Все выслушали это так же, как и тысячу раз до этого, с закрытым ртом и стеклянными глазами.

"Я не смогу вам ничем помочь".

"Ты сможешь, если ты - Док" - настаивал Хьюм.

В помещении было определенно слишком жарко, только этим я и могла объяснить, что с трудом соображала: "Что ты имеешь в виду - ЕСЛИ Я - ДОК?"

В первый раз за все это время я услышала, что его называли просто по имени, без фамилии.

Именно Куки в итоге все мне объяснила, и пока она говорила, кровь барабанила мне в виски. Куки на самом деле была не Куки. На самом деле ее имя было Мод. Закусочная перешла к ней после того, как другую Куки убили во Вьетнаме. И та Куки тоже не была настоящей Куки. Док Грибер на самом деле был Доком Голдсмитом, но и Доком он тоже не был. Маркус - вот каким было его настоящее имя. А фамилия Грибер к нему перешла от одного бакалейщика много лет назад, да и тот тоже не был первым. Скорее всего, в этот бизнес он пришел через семью жены.

Они хотели, чтобы я стала Доком, а Малдер стал Грибером.

Я не видела в этом никакого смысла, я так и сказала.

"Даже если вы станете называть меня Доком, я не смогу заказать необходимую для города фармацевтику. Ведь у меня больше нет лицензии".

А раз в городе нечем будет наполнить аптеку, это создаст такие проблемы, о которых эти люди и не подозревают.

"Нет" - терпеливо продолжал объяснять Хьюм - "Ты СТАНЕШЬ Доком. Никто за пределами Заповедника Джаспера никогда не узнает, что произошло".

"Но это будет ... "... Мошенничеством, закончила я мысленно. Малдер положил руку мне на плечо. Тяжело. Он встал позади меня, прислонившись к чистой, белой стене. Вплотную. Слишком близко, я не могла дышать. Малдер будто не замечал, как мне плохо.

"Почему город называется Заповедник Джаспера? Что, были какие-то заповеди? Кто-нибудь знает?" - спросил он. Его голос громом раздавался у меня в голове, и стены начали сдвигаться вокруг меня. Я пыталась оторваться от него, я задыхалась от недостатка пространства, мне не хватало воздуха, но идти было некуда.

Пот катился по моему лицу ручьями, ноги мои подкосились и я начала оседать на пол.

Малдер вынес меня из церкви и усадил на траву под ближайшим раскидистым деревом. Весь город последовал за нами и смотрел, как ко мне постепенно возвращается дыхание и собственное достоинство. В конце концов, нас оставили одних, и Малдер проводил меня до нашей комнаты.

Той ночью мы с Малдером опять поссорились. Нет, он не встал в позу и не сказал прямо, что хочет остаться в Джаспере и принять роли, которые жители города благосклонно нам предложили, но он защищал их действия, я для меня это было то же самое. В результате я в изнеможении плюхнулась на единственный в комнате стул, а он, словно защищаясь, скрестил на груди руки и рухнул на кровать.

"Прекрасно!" - рявкнул он - "Что же ты хочешь? Уехать?"

"Да" - огрызнулась я. Но это и близко не напоминало правду.

"Тогда утром мы уезжаем".

Казалось, вопрос решен, но что-то было не так. И тогда он тихо добавил:

"Ты ведь можешь наняться официанткой в любом другом городе. Нам совсем не нужно именно это место".

Малдер - настоящий сукин сын, он знает, на какие педали жать. А еще он - неотразим. Он знал, что я никогда не уеду из Джаспера. Так же, как он знал, что я никогда не останусь в Вашингтоне.

Спорить было бесполезно. И хотя я не хотела признаваться в этом сама себе, я не хотела уезжать. В Джаспере я чувствовала себя в безопасности. В изоляции - да, но в безопасности. И теперь я знала, что у меня есть цель, от которой не убежать.

"Мне правда нужно это место" - все-таки призналась я - "так же, как мне нужен ты".

Между тем, признание не примирило меня с собой. В конце концов, я прекрасно осознавала, что за жизнь меня здесь ждет, и примириться с этим было нелегко. Я жаждала утешения, и я нашла его в Малдере. Он молча смотрел на то, как я встала со стула и подошла к нему, на ходу расстегивая мою блузку с короткими рукавами.

"Не пытайся это анализировать" - прошептала я и взобралась на его колени, оседлав его - "Просто прими это как есть".

Он обхватил мою талию теплыми ладонями, а я опрокинула его на матрас. Мы долго целовались, касались, гладили друг друга, прежде чем заняться любовью. Он просто давал мне время, чтобы я одумалась, это я поняла тогда. А может быть, я неправа.

То первое единение не было решающим доказательством любви. Я любила Малдера многие годы до этого дня. Это было проявлением моей потребности слиться с ним; испытать наслаждение вместе с ним на базовом, физическом уровне и снести последний барьер между нами. Джаспер подарил нам новую жизнь, а то, что между нами случилось - еще один повод прожить ее.

Мы поженились в тот день, правда, не с точки зрения закона. Просто, когда мы после всего лежали, выбившись из сил, обнимая друг друга, я дала обет ему, а он - мне.

И только на следующий день, когда костер выгорел дотла, мы, наконец, узнали историю города. Как бывает всегда, когда дело касается старой легенды, было много версий того, что на самом деле случилось. Но все расхождения начинаются с одного момента - с момента смерти провидца.

Давно-давно, был человек по имени Джаспер. Он посвятил всю свою жизнь тому, чтобы создать пристанище для тех, кто ищет утешение и спокойствие в этом мире. А когда он умирал, он нашептал единственную заповедь этому городу, который он любил так сильно:

"Ничего не меняйте".

И с тех пор, следуя заповеди Джаспера, ничто не меняется. Барб все еще содержит салон красоты, Куки все еще подает жаркое в понедельник вечером, а я, по традиции, начало которой было положено за 120 лет до этого, все еще - их Док.

MarinaG - Острый Глаз, спасибо за придирчивую доброжелательность :)

назад

------------------------