ЯВЬ

Автор: Blue swirl
Перевод: RS

------------------------

Аннотация: Иногда приходится рискнуть всем, чтобы получить самую малость. Пост колонизация, MSR. Рейтинг: NC-17 .

Часть 1
Меня ведут по коридору. Я следую за охранником на точно выверенном расстоянии - 3 шага дистанции, не больше - не меньше, ни шага в сторону, ничего, что бы привлекло ко мне внимание. Я - безмозглый трутень, рабочая пчела в улье, вот только делать здесь решительно нечего.
Слово "работа" давно утратило свой изначальный смысл. Осталось лишь время, тянущееся бесконечно долго, размеченное регулярными визитами в Дренажную Лабораторию, такими, как этот, и выходами на Волю.
Дойдя до конца коридора, я поворачиваю налево, и охранник, следуя правилам, предписывающим разделение мужчин и женщин при проведении процедуры, оставляет меня одну. Традиция явно устарела: кровь - это всего лишь кровь и ничего более.
Через узкий холл я прохожу в огромную белую комнату, очерченную строгими рядами металлических стульев с откинутыми под острым углом спинками. Монитор подмигивает мне, и я быстро сажусь на ближайший стул, стараясь устроиться настолько удобно, насколько возможно. Моя голова едва достает до подголовника, не рассчитанного на мой рост. Я вытягиваю ноги перед собой и кладу левую руку на подлокотник. Левая рука, всегда левая. Наверное, дело в сигналах, излучаемых браслетом на моей правой руке, которые могут повлиять на точность процедуры. Металлические тиски приходят в движение и автоматически сжимаются вокруг предплечья и запястья. Я набираю в грудь побольше воздуха и начинаю ждать.
Ждать приходится недолго. Длинная игла с тихим жужжанием мгновенно находит артерию на локтевом изгибе и проскальзывает под воспаленную кожу. Хотя боль терпима, я все-таки вздрагиваю. Я уже давно не вскрикиваю.
Теперь, когда игла - за работой, я могу расслабиться и представить, как где-то над потолком раскрывается резервуар, готовый принять мою кровь. Словно сквозь окно витрины я смотрю, как жадная трубка высасывает мою кровь. Густая красная жидкость преодолевает силу притяжения, возносится вверх и поглощается Машиной. Я смотрю, как завороженная. Процесс, знакомый до мелочей, пугающе притягателен. Я смотрю и смотрю, пока головокружение не заставляет меня закрыть глаза. Остается ждать, пока со мной закончат. Скоро, думаю я, пока стены вокруг меня приходят во вращение. Скоро. Когда же, наконец?
Когда все заканчивается, я уже почти без сознания. Их технология на грани фантастики все еще не может предложить способ относительно безболезненного изъятия иглы. Тиски отпускают мою руку, но я не шевелюсь и не открываю глаза. Нет нужды торопиться: они всегда дают немного времени, чтобы прийти в себя после процедуры. Вот такая любезность. Несмотря на все мои старания я все-таки засыпаю.
Будит меня Монитор. Я вскакиваю, на мгновение забыв, где я. Головокружение прошло, и скоро я опять иду по бесконечному лабиринту коридоров, с некоторых пор определяющих границы моего бытия. Шаги - в линию, одна стопа перед другой, напоминаю я себе. Шаг в сторону, малейшая заминка будут расценены Ими как акт неповиновения, наказание будет суровым и неотвратимым.
Что может быть лучше постели в собственной камере. Я плюхаюсь на нее плашмя, не обращая внимания на скрежет ключа в замке. Я сворачиваюсь клубком и заставляю себя дышать.
"Хреново?"
Я киваю, у меня нет сил ответить. Да это и не нужно. Это - не вопрос, а приветствие. Она знает, каково это. Скоро будет ее очередь. Мы - под постоянным наблюдением, а излишние разговоры запрещены, хотя и непонятно, почему. Мысль о побеге может прийти в голову только сумасшедшему.
Проходит несколько минут, и я открываю глаза, чтобы посмотреть на нее, сидящую на краешке кровати, свесив ноги. Она выглядит испуганной, и, чтобы подбодрить ее, я делаю попытку улыбнуться. За все то время, что мы провели вместе, я узнала о ней совсем немного. Она моложе меня, наверное этим можно объяснить мое неосознанное желание ее защитить. При иных обстоятельствах она, скорее всего, была бы студенткой, голова которой заполнена мальчиками, вечеринками и пляжем. Но сейчас она - всего лишь соседка по камере. Девятая, кажется. Или даже десятая. Печально, но похоже, я сбилась со счета.
Они постоянно в поиске - ищут таких, как мы - "Особенных", как Они нас называют. Клонирование не дает нужного результата. Может быть, процесс искусственного выращивания человека вымывает некие необходимые элементы. А может быть, они избегают неестественные способы воспроизводства из-за простого суеверия. Но они все еще надеются: проводят тесты, много тестов. Особенно на женщинах, подобных мне, кто уже не может быть использован в производстве потомства.
"Тебе надо поспать" - говорит она тихо, положив руки на свой округлившийся живот, словно защищая еще не родившегося ребенка. Я не знаю, что она может чувствовать в этом положении. Слава богу, я не могу иметь детей, что за ужас их бы ждал в этой жизни.
Из последних сил я отвечаю: "Да", глаза мои закрываются, и я проваливаюсь в пустоту.
Когда я просыпаюсь, ее уже нет. Полежав еще пару минут, я заставляю себя сесть и потянуться. Не в первый раз я жалею о том, что у меня нет часов, чтобы хоть как-то размечать течение времени. Подойдя к раковине, я ополаскиваю лицо холодной водой, вместе с которой меня будто окатывает волной предчувствия.
Скоро, думаю я. Скоро.
Когда дверь камеры открывается, я снова сижу на кровати, скрестив ноги, положив руки на колени. Санитар останавливается в проеме и взмахом руки подзывает меня. Я послушно поднимаюсь и выхожу в коридор.
Санитары, как я их называю, это - не то, что Охранники: они не носят оружие, только униформу. Кроме того, Санитары имеют более высокий коэффициент сочувствия к людям. Большую часть времени я провожу с Санитарами, они отвечают за все, что происходит внутри Компаунда, за исключением Дренажных Комнат, которые контролируются Мониторами. С самого начала я аккуратно разложила по полочкам в своем мозгу всю эту схему, чтобы найти хоть какой-то порядок в окружающем меня хаосе.
Я иду за Санитаром по коридору и спустя несколько минут решаюсь нарушить молчание: "Я не хочу есть" - говорю я тихо, но вызывающе.
Он поворачивается ко мне. Мне кажется, я могу видеть, как объект, который считается его мозгом, напрягается, пытаясь согласовать мое заявление с установленным распорядком: "Ты хочешь есть" - просто отвечает он.
Вообще-то я действительно хочу есть. Зверски. Но я не хочу задерживаться на еду. Не сейчас. К тому же, мысль о миске с протеиновой пастой вызывает у меня тошноту: "Нет" - настаиваю я.
Санитар не отвечает, и я уже жду, когда мощный разряд электрического тока пройдет сквозь браслет на моей правой руке, я заранее сжимаю зубы, готовясь принять боль, группируюсь, чтобы упасть на пол. Я настолько готова к агонии, что испытываю шок, когда Санитар просто кивает и поворачивается, чтобы продолжить путь по коридору. Мне требуется секунда, чтобы осознать, что я выиграла это сражение, пусть даже такое малое.
Через некоторое время мы подходим к ряду двойных дверей, отделяющих Компаунд от места, которое я называю Залом Ожидания. Здесь Санитар оставляет меня. В комнате - полно народу в очереди. В очереди за глотком свободы, неважно насколько ничтожным. Я стою вместе со всеми в линии и думаю о том, как же плавно мир перешел из одного состояния в другое. Прошло всего три года, и превращение можно считать состоявшимся. Хотя, если подумать, три года тому назад я и представить не могла масштабы разрушений, которые этот мир пережил. Как не могла я представить, несмотря на весь свой путь в ФБР, что были люди, которые не только предвидели это, но и помогли этому осуществиться.
Наконец, подходит моя очередь. Офицер берет меня за запястье, грубо притягивая к себе, чтобы получить доступ к браслету. Он плотно прижимает тоненький цилиндр к круглому пазу с внутренней стороны браслета, и я чувствую, как меня легонько тряхнуло от электрического заряда. Серый дисплей на браслете подсвечивается, и на оранжевом фоне отображаются цифры: 24:00:00.
"Ты знаешь правила" - напоминает Офицер, и я, завороженная мельканием цифр, киваю. Отсчет пошел.
23:59:59. 23:59:58. 23:59:57.
Время, драгоценное время сгорает. Они дают нам 24 часа. Всегда. Не больше и не меньше. Вдох свободы, чтобы поддерживать в нас желание жить. Один день, который на этот раз не будет растрачен попусту.
Офицер отпускает мою руку и жестом подгоняет меня к выходу. Я направляюсь к следующему ряду двойных дверей на другом конце комнаты, где на кронштейне весят ветровки, сшитые из плотной синтетики, для защиты от постоянного бриза. Я надеваю одну из них и подхожу к двум Охранникам, стоящим перед входными дверями. Они видели, что я прошла требуемую процедуру, но я все равно поднимаю руку, чтобы они считали цифры с дисплея на моем браслете. Один из них нажимает кнопку на стене, и за открывшимися дверями показывается короткая стеклянная галерея, и это - первая возможность взглянуть на внешний мир. Я вхожу в галерею, двери за моей спиной захлопываются, я опять смотрю на запястье:
23:57:44.
И я ускоряю шаг.
Последняя дверь автоматически открывается, и в то же мгновение галерея заполняется пылью. Прокашлявшись, я выбегаю на Волю.
Было бы преувеличением назвать зону, окружающую Компаунд, двором, скорее это - свалка, место, куда сбрасывают мусор. Двор - замызганная площадка перед Компаундом, откуда наружу ведет единственный выход, у которого обычно собираются люди с той стороны. Через забор, окружающий территорию, пропущен ток высокого напряжения, Охранники у выхода вооружены до зубов - и все это не для того, чтобы не выпускать наружу, а для того, чтобы не ВПУСКАТЬ чужих на территорию, забавно, да? Удивительно, но еще очень рано - небо подернуто коричневатой дымкой, рассвет на подходе. Ах, да - я же не стала задерживаться на завтрак. Плохо, что нет часов. Я сканирую лица людей, собравшихся за воротами и не нахожу его. Конечно, еще слишком рано. Черт. Мое нетерпение сыграло злую шутку. Похоже, вместо того, чтобы выиграть время, я потеряю его.
Я пересекаю двор в надежде, что в сумерках я просто не разглядела его в толпе. Сейчас раннее утро, и народу во дворе не так много, как днем. По другую сторону забора люди стоят настолько близко к ограде, насколько им позволяет смелость. Некоторые ищут знакомые лица, счастливчики находят. Некоторые надеются, что их пустят в Компаунд, хотя и не имеют нужных Им качеств. Наверное, это потому, что они не знают, что происходит внутри. А может быть, потому что жизнь на Воле для них невыносима.
Я подхожу к воротам, и два Охранника, окинув меня взглядом, пропускают меня. Они вскидывают оружие на изготовку, чтобы удержать толпу за оградой. Только я выступила за ограду, как меня чуть не сбил с ног мужчина, стремглав влетевший во двор, будто его преследовал Ангел Смерти. Один из Охранников повернулся, чтобы посмотреть ему вслед, в то время как другой закрывал ворота. Очевидно, что этот мужчина - из Компаунда. Это ясно не только из того, что он одет в то же, во что и я. Об этом говорит стремительность, с которой он пронесся к галерее и скрылся в ней, когда открылась дверь. Я задерживаюсь, чтобы увидеть, попал ли он внутрь, успел он или нет.
Иногда они не успевают.
Я выхожу из внешних ворот и оказываюсь лицом к лицу с толпой. Некоторые смотрят мне в глаза, и я не отвожу глаз. Я привыкла к этому. В конце концов, я - особенная, хотя бы потому, что я Им необходима. Я - нужна. Многие люди завидуют мне, а я - им. Они готовы принести реальную свободу в жертву иллюзии безопасности. Каждую ночь я молюсь об обратном.
Я прохожу сквозь толпу, мимо мужчин, женщин, иногда - детей, перебирая взглядом лица, одно за другим. Люди по эту сторону забора - как на базаре, все обменивают все на все: треснувшие солнцезащитные очки - на банку консервов без этикетки, охапку одежды - на батарейку для фонарика, что угодно - на полбутылки питьевой воды. Здесь - несколько человек, таких же как я, в синих ветровках. Мы отводим друг от друга глаза, когда встречаемся взглядами.
По размеру толпа еще не приблизилась и к половине того, что будет в полдень, и я пробираюсь сквозь нее практически без усилий, так и не встретив того, кого искала. Может, следует подождать. Это не может быть долго, говорю я себе, да, еще рано, но не настолько рано. Я напоминаю себе о плане. А потом смотрю на запястье.
23:51:12.
И я решаю идти.
Я итак знаю, куда должна направиться. Мне надо пройти полмили зарослей высокой травы, чтобы выйти на дорогу, настоящую, мощеную дорогу. Я иду быстро, мое сердце колотится, вбрасывая в кровь адреналин, и кажется, что все - правильно, все будет хорошо. Ветер сильно бьет мне в спину, теперь всегда дует ветер, и мои волосы падают мне на лицо. Я останавливаюсь на мгновение, чтобы собрать волосы в хвост. Волосы отросли, и у меня нет заколки, поэтому я просто завязываю их узлом.
Может из-за раннего часа я выбираюсь на дорогу, так никого и не встретив на пути, что совсем неплохо, если говорить обо мне. Вблизи Компаунда более или менее спокойно, люди, наверное, боятся Охранников. Но чем дальше - тем опаснее. Никогда не знаешь, кого встретишь на пути: друга или врага.
По асфальту идти гораздо легче, даже несмотря на то, что он весь - в трещинах, а кое-где вообще разрушен. Все-таки, пыли здесь гораздо меньше, чем там, в поле. Мои мягкие белые туфли уже покрыты пылью. Да они и не предназначены для длительной ходьбы, и я ускоряю шаг.
На дороге движение - более оживленное. Оживленное движение - бредово звучит в данных условиях. Я держусь ближе к краю, стараясь смотреть под ноги. Мимо меня, в направлении Компаунда, проходит молодая женщина, а еще минут через десять - целая семья. Маленький мальчик останавливается передо мной, широко раскрыв глаза и разинув рот от удивления. Я уже хочу улыбнуться ему, но его отец тянет его за руку, и возможность упущена.
Одно то, что я уже довольно далеко от Компаунда, придает мне сил, и я даже не заметила, как добралась до границы города. Я останавливаюсь в точке, где раньше дорога, по которой я шла, пересекалась с главной улицей, и вижу, что солнце уже взошло. Сквозь пелену задымленного воздуха, полного пыли, солнце кажется скорее розовым, чем желтым, и более далеким, чем оно есть на самом деле. Но утро определенно настало, и теперь я начинаю волноваться.
22:26:17.
Кажется, что город пуст, но я знаю, что это не так. Здесь есть люди, просто они стараются не попадаться на глаза. Они - в подвалах, в подземных гаражах, где угодно, где можно защититься от постоянного ветра и злых людей, только не на поверхности. Так или иначе, но на поверхности все равно мало что осталось. Большинство зданий разорены, но не стерты с лица земли, как в некоторых городах после нашествия. Здесь не было бомбежек. В основном дома были разрушены после, когда их разграбили и подожгли немногие выжившие.
Я осознаю, что застыла на месте, и, заставив свои ноги двигаться, прокрадываюсь в город-призрак не без трепета. Я оглядываюсь по сторонам, не угрожает ли мне что-нибудь, ведь я - одна и без оружия. Почему-то брошенные дома выглядят более угрожающими, чем раньше. Было время, когда такая малость не заставила бы меня колебаться и секунду, но женщина, которой я стала за это время, именно так и поступает. Я задумываюсь, не вернуться ли мне на дорогу, и не подождать ли там, сидя на обочине под этим чужим розовым солнцем. Есть лишь одна дорога, которая ведет к Компаунду. Я могу посидеть и подождать.
22:22:56
И я решаю идти.
Я повторяю путь, который уже проходила шестнадцать, нет, семнадцать раз до этого. Я знаю, что библиотека, одно из немногих строений, которое еще напоминает здание - близко от центра города. Ее фасад выложен мрамором, а не деревом и даже не кирпичом, а значит, вряд ли что-либо из отделки могло бы кому-то понадобиться. Почти все здания, мимо которых я прохожу, невозможно идентифицировать, они практически разобраны по кирпичику. Я пытаюсь занять свой испуганный мозг, заставив его думать о том, как этот город мог выглядеть раньше, когда обычные люди заполняли его улицы в обычный день.
Окунувшись мысленно в прошлое, я пропустила момент, когда у меня появилась компания на этой жалкой улице. Наверное, я слишком напряженно вслушивалась, пытаясь уловить, не позвали ли меня по имени, и не услышала рычания. Наверное, я слишком много смотрела по сторонам, ища того, кого там не было, и не увидела то, что там действительно было. Звук разбитого стекла, скользящего по цементу, заставил меня быстро развернуться. И я увидела его: пса, огромного и ощетинившегося, скорее его можно было назвать волком. Волк - может, это и не было преувеличением, слишком много всего странного случилось за эти несколько лет.
Истекая слюной, он смотрит на меня, оценивая, на расстоянии в два дома. Когда-то он был чьим-то милым домашним псом. Сейчас он - мой враг и ничего более.
Но я пытаюсь сыграть по старым правилам: сделать вид, что не обращаю на него внимание и пойти прочь. Но правила изменились, и для пса-волка я - добыча. В ответ на несколько моих осторожных шагов он тоже двигается вперед, сначала медленно, затем быстрее, его длинные когти цок-цок-цокают по асфальту, и вот он уже бежит.
Он начинает гон, увеличивая скорость в ритме ударов моего сердца, и я бегу, отчаянно хватаясь за последнюю соломинку: вдруг я смогу оторваться. Мои тапочки скользят по цементу, мое дыхание - только вдохи и ни одного выдоха. Пес-волк завывает, и я оглядываюсь через плечо, чтобы увидеть, как по крайней мере трое других присоединились к нему, все - голодные, бешеные. Все - брошенные.
Я добегаю до конца квартала, и они - слишком близко, я уже чувствую их учащенное дыхание, слышу их запах. Я потеряла ориентацию, я уже не знаю, где я, где - библиотека, только бы убежать. Но спрятаться - негде. Все дома - без дверей и без окон, выворочены наизнанку. Нет такого места, куда бы они за мной не побежали.
"Помогите!" - кричу я, взывая к паре невидимых глаз, которые, я уверена, наблюдают за мной из своего убежища в каком-нибудь подвале разрушенного дома. Взывая к незнакомому доброму самаритянину, которого просто не может быть в это время и в этом месте.
Кажется, я бегу целую вечность, прежде чем вижу металлическую пожарную лестницу, прикрепленную к обветшавшему зданию в конце улицы. Лестница ведет в никуда: крыши у здания уже давно нет, но все-таки она висит на порядочном расстоянии от земли. Кажется, у меня появился шанс, пусть даже такой ничтожный. Я набираю побольше кислорода в легкие, борясь с пыльным ветром, и отчаянно кричу, заставляя свое тело отдать все в последней попытке добраться до лестницы. Я - у лестницы, собаки буквально лижут мне пятки, я группируюсь, прыгаю, и правой рукой хватаюсь за нижнюю ступеньку. Через секунду левая рука присоединяется к правой, и теперь я вишу на лестнице над ходящими подо мной кругами собаками. Мои ступни для них - как наживка, из последних сил я напрягаю мускулы брюшного пресса и поджимаю ноги. Я пытаюсь основательнее закрепиться, подтягиваюсь, перемещаю одну руку на пару ступенек вверх, следуя за иллюзией безопасности, и заношу ногу на нижнюю ступеньку. Когда я отвлекаюсь на вторую ногу, мои запотевшие ладони ослабляют хватку, и я начинаю скользить вниз. Нет, думаю я, только не это. Паника. Страх.
"Черт!" - ору я, как будто богохульство способно сотворить чудо, и я смогу удержаться.
Хлопок. Звук настолько громкий, что я почти срываюсь с лестницы.
Еще хлопок. Еще.
И только теперь я понимаю, что это - эхо от ружейных выстрелов. Я смотрю через плечо и вижу, что главарь стаи упал, кровь струится из ран в его голове и лопатке. Три оставшиеся собаки скулят, остановившись у павшего лидера, и еще один выстрел вынуждает их разбежаться в разные стороны.
В конец обессилев, я сваливаюсь на землю беспорядочной грудой мышц и костей, недалеко от умирающего хищника, чья жизнь пошла взамен моей. Я лежу, разбитая, закрыв лицо руками, поджав ноги. В моем мозгу раздается звук приближающихся шагов, но даже не поднимаю головы, пока не слышу свое имя.
"Скалли!"
Я открываю глаза, залитые потом, постепенно нахожу фокус и вижу, как он бежит ко мне, держа в руке ружье, которое спасло мне жизнь. Он - высокий, стройный, неестественно загорелый под ядовитыми лучами этого чужого солнца, и никогда в своей жизни я не видела ничего более чудесного.
"Скалли!"
Он протягивает руку, я поднимаюсь, и, не опуская ружья, на мгновение он прижимает меня к себе, прежде чем оглядеть меня с ног до головы: "Ты в порядке?"
Я нахожу в себе силы кивнуть, на связную речь я еще не способна. Почему-то единственное, на чем я могу сосредоточиться - его короткие коричневые волосы: кажется, он опять откромсал их складным армейским ножом.
Карий рентген просвечивает меня насквозь, затем переводит фокус на валяющуюся позади меня лестницу. Волк-собака содрогается в последний раз. Теперь внимание Малдера - целиком на мне.
Он встает и помогает мне подняться: "Ты пришла раньше времени" - говорит он, смахивая обветренной ладонью сор с моих волос.
"Я пропустила завтрак" - объясняю я, смакуя сумасшедшее чувство облегчения просто оттого, что он здесь, рядом. Через мгновение я добавляю: "А ты опоздал".
Он кивает, на лбу - складки от чувства вины, которые мне тотчас хочется разгладить.
"Надо было кое-что доделать" - говорит он.
Я беру его за руку: "Я так и поняла".
Малдер сжимает мою руку и настороженно осматривается по сторонам. Он всегда был настороже, подозрителен, сколько я его помню, но сейчас это стало его второй натурой.
Убедившись, что все вокруг чисто, он накидывает ружье на плечо и спрашивает в который раз:
"Ты уверена, что с тобой все в порядке?"
"Все нормально" - говорю я - "просто я чуть-чуть хочу есть".
Уголки его рта приподнимаются, приподнимаются, и вот его рот расплывается в улыбке, ну что за сокровище: "Ага, могла бы и позавтракать, прежде чем наматывать километры".
Он смеется, звук раздается эхом в тишине улицы, я смеюсь вместе с ним, и взявшись за руки мы уходим прочь от ржавой лестницы и сдохшего пса.

Часть 2
Стремясь отделаться от волков-псов, я сильно отклонилась от маршрута, и теперь нам пришлось вернуться на два квартала назад, чтобы добраться до старой библиотеки. Мы поднимаемся по пустой лестнице и затем, пройдя сквозь дверной проем, ранее бывший парадным входом, поворачиваем налево. Пустая рама боковой двери открывает нам путь к цементным ступенькам, ведущим в подвал.
Здесь пахнет плесенью и совершенно темно, но у Малдера в руке - фонарь, который бросает круг света нам под ноги. Фонари - большая редкость, батарейки к ним - в еще большем дефиците, но Малдер - все также запаслив и находчив, как и в то время, когда мы работали вместе. Когда дело касается Малдера, мне к сюрпризам не привыкать.
Все это время мы не проронили ни слова, и я прерываю молчание единственным вопросом: "Ты достал это?"
"Да" - отвечает он, одной рукой сжимая фонарь, другой - мою ладонь - "Я достал это. Но ... никаких гарантий".
"Я знаю" - отвечаю я, и это - единственный ответ, который я могу дать.
Мы пробираемся сквозь обвалившуюся штукатурку, разбитый паркет и наконец оказываемся по колено в горе из каменной кладки. Здесь мы останавливаемся, я беру фонарь, а он начинает перебирать кучи строительного мусора в поисках тайника. Он облегченно вздыхает, обнаружив, что все спрятанное - на месте, хотя я знаю, что с тех пор, как он в последний раз был здесь, прошло не так много времени. Он вытаскивает рюкзак, знававший лучшие дни и затем - еще один - поменьше, вроде того, с каким я ходила в школу.
То, что я сначала приняла за кучу тряпья, оказывается целой охапкой одежды, а под ней - целый ассортимент консервных банок, большинство из которых уже давно - без этикеток. Там есть еще что-то, что я не могу разглядеть в слабом свете фонаря, но очевидно, что ресурсы, которые Малдер тщательно собирал, порядком истощились. После сделки осталось гораздо меньше, чем я ожидала.
"Вот - держи" - говорит он, вручая мне одежду: пару потрепанных рубашек и джинсы, которые странным образом хорошо сохранились. Больше слов и не нужно, и пока он шарит в куче тряпок, я кладу фонарь на пол, снимаю предательскую униформу из Компаунда и начинаю одеваться.
Конечно, среди того, что Малдер нарыл для меня, нет белья, поэтому я оставляю белые трусики на себе. Я выуживаю обтягивающий короткий топ из коричневого трикотажа и продеваю в него голову. Это - первая вещь, которая подходит в качестве бюстгальтера, с тех пор, как все это случилось, и я позволяю себе на несколько секунд окунуться в приятные воспоминания о коллекции белья в моей квартире в Вашингтоне. Комплекты трусиков и бюстов, отделанных кружевом и атласом - душистый ворох в верхнем ящике моего комода.
То было тогда, а сейчас - вот это.
Надев топ, я беру в руки футболку. Она - черная, и если не обращать внимания на маленькую дырку у шеи, в почти идеальном состоянии. Я натягиваю джинсы, которые сидят на мне не так хорошо, как можно было судить по их виду. Я сгибаюсь в пояснице, и они облегают меня более или менее сносно.
Малдер перестал копошиться в своем тайнике и вылез оттуда, в каждой руке - по консервной банке. Некоторое время он молча смотрит на меня и затем спрашивает: "Ты уверена, что хочешь этого?" Я знаю, о чем он спрашивает и почему. И я знаю, чем это все может закончиться для нас обоих. Но сейчас, как бы это ни было эгоистично с моей стороны, я просто не вижу иного выхода. Я протягиваю ему руку с почерневшими синяками на локтевом изгибе.
"Это - не жизнь" - говорю я ему, и он кивает. Он берет обе банки в одну руку, а второй дотрагивается до меня и осторожно очерчивает контур синяка указательным пальцем.
"Да" - говорит он - "это - не жизнь". И слыша то, как он это говорит, я понимаю, что это относится и к нему самому. Я отхожу от него и надеваю клетчатую рубаху, по виду - фланелевую, а на самом деле - хлопок, порванную у застежки, но это не мешает мне застегнуться. С тряпками покончено, и я наклоняюсь, чтобы напялить тапочки, в которых пришла сюда, но он останавливает меня, указывая на что-то фонариком.
Там, в круге света - кроссовки, кажущиеся совершенно новыми. Иллюзия исчезает, как только я наклоняюсь за ними, но все равно, они - в очень хорошем состоянии. Я втискиваю в них ноги, и они - только чуть-чуть велики. Конечно, будут мозоли, но все же они - гораздо крепче, чем те, что у меня на ногах, и я, не колеблясь, затягиваю шнурки. "Спасибо. Они - замечательные" - говорю я ему, и получаю в награду еще одну полуулыбку.
"Хорошо" - отвечает он - "они достались мне недешево".
Мы оба, как по команде, фыркаем, и вот уже Малдер - передо мной, в руках - банки. Он уже успел их открыть чем-то, скорее всего армейским складным ножом, который выручал его уже не раз в этой новой жизни. В одной банке оказались ломтики ананаса, в другой - мандарина.
Осознавая весь ужас предстоящего пути, я немедленно возражаю: "Мне не нужны обе. Я не настолько голодная".
Малдер пожимает плечами и оглядывается на свой тайник: "Все равно я не смогу унести все это".
Я знаю, что он прав, но все-таки чувствую себя виноватой: "Тогда поешь со мной вместе".
Он кивает, и мы садимся на грязный пол, поджав ноги, берем каждый по банке и по очереди достаем пальцами ломтики фруктов. Мы уже дошли до половины, когда я беру двумя пальцами кусочек ананаса и подношу его к его рту. Он хватает губами фруктовый ломтик, а в месте с ним - мои пальцы и целует их. Так начав, мы заканчиваем обе банки, скармливая друг другу с рук сочные кусочки. Я думаю о том, сколько трапез мы разделили за много лет, как много салатов, бюргеров, поздних ужинов, и о том, что эта - самая драгоценная.
Опустошив банки, мы небрежно отбрасываем их: нет необходимости их прятать, ведь мы сюда больше не придем. Мы не вернемся к этому тайнику в подвале библиотеки, где мы впервые вновь нашли друг друга. И больше не имеет значения, обнаружат ли это секретное место другие люди или волки-псы: мы уходим, чтобы не возвращаться.
Наклонившись вперед, Малдер берет меня за правую руку и бережно поворачивает ее запястьем вверх, чтобы взглянуть на браслет, так ярко светящийся в сумерках.
21:39:14.
"Нам пора идти" - замечает настолько естественно, насколько оказывается способен. Я слегка наклоняю голову, загоняя нервозность глубже в желудок, тем самым навлекая на себя опасность потерять все, что только что съела.
Малдер поднимается, я тоже. Я свечу ему фонариком, пока он еще раз проверяет содержимое двух рюкзаков, которые он наполнил.
В большом - одиннадцать банок без этикеток, три экстра батарейки для фонарика, два старых одеяла, две коробки патронов, рваная наволочка, в которую он завернул немного вяленого мяса, три коробки спичек, почти полных, еще две рубахи, опять хлопок, полпакета риса, шесть пластиковых бутылок с водой, все разные.
В маленьком - еще одно одеяло, еще пять разных банок, три футболки разных цветов, еще две бутылки с водой, моток скотча, и длинный охотничий нож, которого я до этого никогда не видела.
Проведя инвентаризацию, Малдер удовлетворенно кивает головой, и я в который раз поражаюсь его запасливости и находчивости. Изобретательности, благодаря которой он скопил эту небольшую гору сокровищ, которые нам так отчаянно будут необходимы. Изворотливости, которая дала ему возможность оставаться в живых все это время.
"Готовы как никогда" - провозглашает он и закрывает оба рюкзака. Я беру тот, что меньше, даже не пытаясь спорить, потому что знаю, что этой битвы мне не выиграть никогда.
Взвалив на плечи наш драгоценный груз, мы выбираемся из сырого подвала на свежий воздух. Выйдя на свет, Малдер выключает фонарь, и я поворачиваюсь к нему спиной, чтобы он положил его ко мне в рюкзак. Мы выдвигаемся на улицу, но останавливаемся на секунду, и Малдер проверяет в задних карманах своих облезлых джинсов, на месте ли карта, смятый лист бумаги, который стоил ему четырех банок консервов и блока сигарет. Нащупав ее, он наклоняется и целомудренно целует меня в лоб. И после этого мы начинаем путь.
Мы встречаем еще несколько человек, бредущих по улицам горестного города, и теперь он не кажется совсем опустевшим, скорее - почти нормальным. Некоторые люди мне знакомы - они прижились в этом городе насовсем или временно. Мы проходим по улице, где мы оставили мертвого пса, но его уже нет. Интересно, кто забрал его, и меня пробирает дрожь при мысли, зачем его забрали.
И только когда мы добрались до самой окраины города, я поняла, что так и не узнала его название. Я знаю, что он находится в месте, которое раньше называлось средний запад. Восточное побережье того, что раньше называлось Соединенные Штаты, было уничтожено бомбардировками и пожарами.
Позже мы узнали о Компаундах, которые уже давно были построены в глубине континента, чтобы в настоящее время служить пришельцам. И только когда они начали хватать нас пачками, в количестве, которое бы поместилось в одну ходку грузовика, разделяя грузы по группе крови, мы начали осознавать весь ужас их стратегии. Только тогда мы поняли, что Их планы по колонизации были выполнимы только при условии невольного содействия с нашей стороны, и что те, кто не мог быть отнесен к разряду необходимых, будет изгнан, чтобы выживать самостоятельно в мире, которого больше не существует.
Малдер был одним из тех, кто был предоставлен сам себе. Одним из тех, кто как-то сумел выжить, не смотря на бомбардировки, лихорадку, бунты и мародерство. Одним из тех, кому удалось скрываться достаточно долго, чтобы выждать и вновь выйти на свет божий с обратного хода, беззащитным и одиноким. Бездомным, но свободным.
Единственное, в чем не было недостатка в Компаунде, так это в возможности предаться размышлениям, не отвлекаясь ни на что. Чтобы подумать о том, что было и что происходит сейчас. Подумать о том, как некоторым людям удалось избежать смерти, в то время, как остальным нет, о том, как несправедлива судьба. Иногда мне почти хочется смеяться, когда я думаю о том, как недооценивали люди важность собственной группы крови. Вы могли войти в любой бар и попросить собравшихся назвать их группу крови - хорошо, если находились такие, кто бы знал ответ на этот вопрос. Несмотря на всю панику по поводу СПИДа, большинство не нашли времени, чтобы зафиксировать для себя информацию по крови, все думали только о том, не заражена ли она.
Между тем, именно эта информация стала той лакмусовой бумажкой, по которой определялось - жить тебе или умереть.
Потому что в конце концов, мы им оказались нужны. Несмотря на разруху, которую они учинили и на лихорадку, которая убила так много людей. Просто они не нашли способа, чтобы по-настоящему обжить планету без нас. Даже со всеми их экспериментами, которые проводились в тандеме с предателями из высших кругов власти, они не нашли способа слиться с нами и в то же время оставаться самими собой.
Они и не стали, они не слились с нами, вот так. Все попытки гибридизации были оставлены, и вместо этого они начали тесты, чтобы обнаружить нечто, что им было необходимо, чтобы выжить на этой планете. Нечто, чего не было у них, но было у нас, и мы жили с этим сотни тысяч лет. Ответ был найден в составе нашей крови.
Кровь человека играет роль интегратора в нашей способности захватывать из атмосферы и перерабатывать кислород, необходимый для функционирования организма. И они обнаружили, что эта истина непреложна и для них. Одна загвоздка - у них не было крови, по крайней мере, не было крови в нашем понимании.
И из-за запаздывания с результатами исследований, которые отвлекали ресурсы от их первоочередных на то время задач, они нашли иной путь для получения и абсорбции недостающего элемента, чтобы поддержать их жизнедеятельность.
Абсорбция, как оказалось, не представляла для них проблем, особенно если кровь - определенного типа. А вот с получением все оказалось гораздо сложнее.
Если говорить о биологии человека, группа O, которую иногда называют "универсальным донором", может быть перелита человеку с любой группой крови, и будет абсорбирована без опасности свертывания. За этой группой следуют группы A и B. Последняя группа - AB - самая редкая, только шесть процентов детей рождаются с этой группой. Людям с группой AB может быть перелита кровь любой другой группы, но сами они могут быть донорами только для своей группы.
По иронии судьбы, если говорить о переливании крови от человека к пришельцу, AB -единственная группа, которую пришельцы могут воспринять без риска свертывания или отторжения, что ведет к смертельному исходу. Так и начался кошмар.
Сначала появились Компаунды, потом было разрушено все, что создавалось нашими руками, и наконец все окунулось в рутину.
Мой мозг закипает от всех этих мыслей, пока мы идем, идем и идем. Добравшись до противоположной окраины города, мы выходим на шоссе, идем четыре мили и подходим к границе штата. Здесь начинается крутой подъем, и лямки рюкзака больно вонзаются в мои плечи. Достигнув вершины мы выходим на эстакаду, которая пересекает еще одну автостраду. С этой точки панорама разрушений просто чудовищна, а такого еще не видела. Сквозь клубы пыли я вижу горы машин, некоторые - разбиты, некоторые - просто брошены, сотни машин разбросаны по шоссе во всех направлениях. Большая их часть была раздета ради любых деталей, которые могли быть полезны, конечно все - без капли горючего.
Людей не видно, но я знаю, что если подойти поближе, во многих машинах мы найдем тела. По нашей стороне шоссе тоже стоят машины, и мы стараемся держаться от них подальше. Малдер рассказывал мне о людях, которые прячутся в машинах, чтобы нападать на прохожих, и я вижу, как он крепче вцепился в ружье. У него есть все основания быть подозрительным. Левую сторону его лица от виска до щеки рассекает шрам прямо поверх щетины, которую давно бы следовало сбрить. На него напала банда тинэйджеров с самодельным оружием. Глубокая резаная рана на лице - результат тычка лопатой, и ему повезло, что удар по голове оказался нe смертельным. Когда он очнулся, почти день спустя, все его запасы, которые ему удалось до этого собрать, исчезли, в том числе и одежда. Испекшийся на солнце, голодный и высохший от жажды, он поднялся на ноги и споткнулся о свой швейцарский армейский нож, который валялся в пыли, всеми забытый. Это было все, что у него осталось, и с этим он начал все сначала. Продолжил искать. Искать меня.
Так как оружие - у Малдера, он идет передо мной, что дает мне возможность рассмотреть его получше незаметно для него. Он так изменился по сравнению с тем, что я помню, и это - самое яркое свидетельство того, сколько он вынес. Например, всегда словоохотливый Малдер стал говорить значительно меньше, простыми предложениями из коротких, сжатых слов. Последние тридцать девять месяцев он большей частью провел в одиночестве, и теперь этот барьер почти невозможно преодолеть. Даже после того, как он нашел меня, и мы впервые воспользовались преимуществами подвала под библиотекой, чтобы вновь узнать друг друга, он говорил очень мало, и в основном действиями выражал свои чувства ко мне.
Семнадцать раз мы встречались у ворот Компаунда и шли в город, чтобы в эти короткие промежутки времени, дарованные мне, хоть как-то наверстать упущенное за годы разлуки. Я рассказала ему о грузовиках, в которых, как в стойле меня и остальных пленников возили по стране. Я рассказала ему о Компаунде, и как все это работает, о наказаниях за непослушание. Я рассказала ему о череде дней, переходящих один в другой, пока они не превратились в сплошной бесcмысленный, ничтожный поток. Я рассказала ему о ночах и о гнетущем ощущении, что ночь - бесконечна.
Он рассказал о себе гораздо меньше, я думаю, что он все еще пытается защитить меня от ужаса того, что с ним произошло. У меня сложилась более или менее полная картина из отрывков наших с ним разговоров и моих собственных наблюдений.
Нас разлучили, когда Они начали эвакуацию в городе. Все было кончено после первой же бомбы. После анализа крови оказалось, что он для них - бесполезен, и его, как и многих других, вывезли и бросили на произвол судьбы в зоне, которая считалась безопасной, как оказалось - ненадолго.
Конечно, и он не избежал лихорадки, она свалила его, и прошло больше полугода прежде, чем он смог встать на ноги. Но к тому времени многие из тех, кто выхаживал его, сами пали жертвами болезни.
Что было с ним после этого я не знаю, не знаю, как он жил. Беспорядки и мародерство продолжались, но с меньшим размахом, да и брать уже было нечего.
Вот тогда Малдер и услышал в первый раз о Компаундах. Их всего семь, все они разбросаны по Среднему Западу. Когда он узнал о том, что там происходит, он решил обойти их все, если придется, чтобы найти меня. В высшей степени сумасшедшая идея, но сумасшедшие идеи - это то, что делало Малдера Малдером. И его упрямая настойчивость была вознаграждена, когда он нашел меня в четвертом Компаунде.
Мы прошли уже четыре мили и никого не встретили на пути, что мне кажется удивительным. Ни людей, никого из Них. И я не знаю, кто из них был бы страшнее. Правда, мы видели еще несколько собак-волков, но только издали. Но если не считать этого, вокруг - гнетущая тишина, нарушаемая только звуком от наших шагов по цементу.
Наконец, мы останавливаемся, и я с облегчением вздыхаю, сняв рюкзак с плеч. В этот момент я ловлю собственное отражение в разбитом боковом стекле одной из машин на обочине. Я достаю бутылку с водой, передаю ему и, как зачарованная, иду к машине.
Я не помню, когда в последний раз смотрела на себя в зеркало, и проходит минута прежде, чем я узнаю женщину по ту сторону стекла. Лицо женщины - бледное, ее волосы - длинные, земляничного оттенка, который усиливается чужим светом, падающим с неба. Мой хвост разошелся, и волосы длинными, растрепанными прядями падают на плечи. Я подхожу поближе к зеркалу, и поддавшись внезапному импульсу, подбираю волосы и заплетаю их в косу. Как невеста, я заглядываю в глаза женщины в зеркале, которая возвращает мой взгляд. Ее глаза - большие, синие, с черными кругами - свидетельство того, что ей пришлось перенести. Того, что я перенесла.
Я отворачиваюсь от разбитого стекла и возвращаюсь к Малдеру, кивком показывая ему, что готова идти дальше.
Согласно плану мы идем на север, еще на север, и потом отклоняемся на запад. Нет смысла возвращаться на восток, к тому месту, которое мы когда-то считали своим домом. А города, которые Они построили для себя - гораздо южнее, по крайней мере, так считает Малдер. Ну конечно, теплый, сухой климат бывшей пустыни для них - более комфортен. Итак, мы идем на север, чтобы уйти от них так далеко, как сможем, за один отпущенный нам день.
Подернутое дымкой солнце остановилось в зените, и мы также устроили привал, чтобы перекусить. Я сбрасываю рюкзак и изо всех сил надеюсь, что Малдер не заметил, как у меня дрожат руки. Мы расположились в полуразрушенном здании, которое раньше было пунктом таможенного досмотра: его еще целые стены и местами пробитая крыша - временное прибежище от ветра и солнца. Я уже чувствую, как мои щеки горят от загара.
Малдер садится рядом и вытягивает свои длинные ноги перед собой с едва слышным вздохом облегчения. Его кроссовки - сильно поношенные, гораздо больше поношенные, чем мои. Интересно, сколько ему пришлось в них прошагать?
Он раскрывает свой рюкзак: "Как у тебя дела?"
"Хорошо" - отвечаю я, и я отвечаю за каждое слово, даже не смотря на то, что устала и ужасно хочу есть, не говоря о жажде. Я беру бутылку, которую он мне протянул, и опустошаю ее на треть - "А теперь еще лучше".
Наш ланч - немного вяленого мяса и еще две банки, одна из которых - снова ананасы, а другая - стручки горошка, тоже вкусно. Мы допиваем воду, но бутылку Малдер не выбрасывает, а запихивает в рюкзак, чтобы при случае наполнить ее водой. Затем мы просто сидим неподвижно, привалившись спинами к цементной стене. У Малдера есть часы, которые он где-то нарыл, но мы сверяем время по моему браслету.
16:15:56.
Пора. Полдень еще более ленив, чем утро. Мы почти не разговариваем, лишняя энергия нам еще пригодится. К этому времени мое тело начинает сдаваться. В отличие от Малдера, у меня в последнее время не было никакой физической нагрузки, и дрожь в ногах напоминает мне об этом с каждым шагом. Мы останавливаемся только один раз, чтобы напиться. И хотя вода кажется удивительно вкусной, когда она прохладно стекает по моему горлу, я жалею, что мы остановились, потому что боль в ногах становится еще более заметной.
Малдер вытаскивает из кармана карту и начинает водить пальцем по измятому листу бумаги. Он смотрит на солнце, затем на часы:
"Еще час" - говорит он - "и нам надо будет сойти с шоссе".
Он напряженно вглядывается вдаль.
"Что?" - я уже знаю, что что-то не так.
"Ничего" - он пожимает плечами, складывает карту и засовывает ее в карман джинсов - "Просто я думал, что мы к этому времени ушли гораздо дальше".
Я знаю, что в его словах нет ни капли упрека, но все равно, я чувствую, что причина задержки - во мне. Я подстегиваю себя, пытаясь изо всех сил не отстать, держаться вровень с его шагом и вижу, что он тоже устал: круги под глазами, плечи, ссутулившиеся под тяжестью рюкзака. Мы бредем больше двух часов, и к тому времени, когда мы наконец приближаемся к съезду с шоссе, о котором говорил Малдер, солнце уже - на линии горизонта, и день идет на убыль.
Мы дошли до того, что раньше было густо населенной городской окраиной. Стараясь держаться главной улицы, мы проходим мимо каркасов универмагов и супермаркетов. Все разграблено до неузнаваемости, и меня в который раз поражают масштабы разрушений.
Дорога приводит нас к спальным районам города-призрака, здесь границы домовладения все еще отчетливо видны даже среди развороченной каменной кладки. Город - зловеще пуст, интересно, есть ли здесь люди. Может быть они прячутся. А может быть, мы и правда одни.
Я иду рядом с Малдером, и вдруг мой глаз цепляется за что-то: блеск металла сквозь разросшийся кустарник.
"Стой" - говорю я, беру его за руку и указываю на притаившийся предмет.
Он тоже видит это, поднимает ружье на изготовку, и мы осторожно приближаемся к кустам. Я сажусь на корточки и раздвигаю колючие ветки. Это чайник, маленький чайник из нержавейки. На его дне все еще хорошо видно фабричное клеймо. Я протягиваю его Малдеру, чтобы он оценил находку, и не могу побороть глупую улыбку от почти детской гордости.
"Отличный ход, Шерлок" - заявляет Малдер - "осталось совсем чуть-чуть: найти плиту в нагрузку".
Мой рот вообще растягивается до ушей. В этот день для счастья мне надо немного: просто слышать его таким.
Солнце уже почти скрылось, когда мы проходим мимо бывшей начальной школы. Последние лучи заката танцуют на металлических рамах - останках детской площадки: лесенки, горки, баскетбольные кольца. Мне отсюда не видны классики, мелом начерченные на асфальте, но я знаю, что они - там. Белые мелованные линии, которые больше никому не нужны.
Я не знаю наверняка, что ищет Малдер. Я предполагаю - что-нибудь относительно безопасное, где можно остановиться. Хотя, его критерии безопасности теперь значительно отдалились от моих. Чтобы как-то занять себя, я всматриваюсь в тени, которые окружают нас: нет ли там какого-нибудь движения, вслушиваюсь в пустоту, обволакивающую нас: нет ли так каких-нибудь звуков. Вокруг жутко тихо. Ни пения сверчков, ни гула электрических проводов. Мы - призраки, бредущие сквозь город - призрак.
Мы заворачиваем за угол, здесь дворы значительно больше. Наверное - фешенебельный район. Люди здесь могли себе позволить большие дома и большие зеленые лужайки. Сейчас - слишком темно, чтобы все это разглядеть, тень нас поглотила окончательно. Малдер уже достал фонарь из моего рюкзака, но круг света, который он отбрасывает слишком мал, чтобы на него рассчитывать.
Я никогда не думала, что может быть так темно. В этой черноте экран на моем браслете сияет ярче, чем когда-либо:
11:09:33.
Одиннадцать часов, думаю я. И тут до меня доходит. Теперь нет пути назад. Даже, если бы я передумала; даже если бы мы повернули с этой точки и пошли в обратном направлении. Мы бы все равно не успели. Мы прошли точку возврата.
И вдруг мои ноги отказываются идти дальше. Я оборачиваюсь и пытаюсь заглянуть за пределы дуги полусвета, доступной глазу. Улица, на которой мы стоим, заканчивается тупиком; самый дальний от нас дом кажется мне самым подходящим: "Нам надо туда" - говорю я ему и рукой указываю на дом - "дом - в самом конце улицы, и он - на небольшом возвышении. К тому же" - напоминаю я ему - "дальше в этой темени идти невозможно".
Малдер взвешивает каждое мое слово и в конце концов соглашается: "Пойдем" - говорит он и направляет луч света от фонаря нам под ноги.
Но когда мы подходим к дому, я уже сожалею о нашем решении. "Здесь водятся приведения" - первое, что приходило в голову при взгляде на полу развалины. Но делать нечего, и мы осторожно обходим дом, чтобы найти подходящее место для нашего маленького лагеря. Мы выбираем нечто, похожее на гостиную: три стены - целые, четвертая - цела наполовину, что может обеспечить нам некоторое подобие защиты от ветра и непрошеных гостей. Мы решили потратить еще пару минут, чтобы найти подвал - тщетно. Если здесь и был подвал, его давно завалило.
"Плевать" - говорит Малдер, словно читая мои мысли - "зато здесь можно развести костер" - он смотрит на небо - "кажется, это будет нелишним".
Я соглашаюсь. Я уже чувствую, как холод пробирается под мою рубашку. Жалко, что нельзя было оставить синюю ветровку из Компаунда: цвет ее был слишком очевиден. Мы не могли так рисковать.
Кстати о риске: меня удивляет, что Малдер так спокойно говорит о костре: "Тебя не пугает, что кто-нибудь увидит пламя?"
Он пожимает плечами: "Наоборот, я надеюсь, что его увидят те, кому положено. Звери, например".
Мы оставляем наши рюкзаки у стенки и идем собирать то, чем можно разжечь костер. Вокруг полно подходящего материала, в основном - остатки мебели.
Мы сваливаем наши "поленья" в углу, который кажется наиболее защищенным от ветра, и начинаем складывать костер. Малдеру приходится израсходовать четыре спички, чтобы разжечь его. Зато теперь у нас - свой маленький, ровный огонь. Он согревает наше ограниченное пространство, создает подобие уюта и рассеивает своим светом ночные страхи.
Только когда мы уселись поудобнее, и Малдер полез за очередной банкой, я вспомнила о найденном мною чайнике. Откуда взялись силы - я вытаскиваю его из рюкзака: "В нем мы можем сварить рис" - говорю я ему, гордая оттого, что и мне удалось внести свой вклад в общее дело.
Он согласно кивает, я ополаскиваю чайник и вытираю его насухо футболкой. Я наполняю его оставшейся в бутылке водой, и мы вместе расчищаем под него место на костре. В ожидании, пока вода закипит, Малдер не сидит сложа руки - он открывает банки. Сегодня мы израсходовали много воды, слишком много. Малдер говорит, что завтра мы должны выйти к реке - там мы пополним запасы. Я же не уверена, что завтра вообще настанет. Есть ли смысл ждать до завтра.
Наш ужин - еще немного вяленой говядины, банка горошка, банка персиков и две чашки риса. Рис - комковатый, липкий - такой подают в суши-баре. Но это - к лучшему, ведь у нас нет ни вилок, ни ложек. Все равно, еда - потрясающе вкусная, особенно после Компаунда.
Все-таки, что-то в этом есть, в этой трапезе на воле после заката. Все предыдущие ночи, которые я проводила с Малдером, были словно упакованы в тесноте подвала под библиотекой. Сегодня над нами - только небо, и мне совершенно все равно, скрыты звезды облаками или нет. Мы - на свободе, мы - вместе, мы - живы. На все остальное сейчас - плевать.
Я так расхрабрилась, что не прочь поговорить о будущем: "Дай посмотреть" - требую я, и Малдер вытаскивает из кармана джинсов тоненькую серебряную трубочку. Она - не больше, чем разогнутая скрепка для бумаги, на конце - маленькое утолщение. Это - именно то, на что Малдер обменял почти все, что ему удалось собрать, все свои запасы. Это - именно то, из-за чего мы и начали сегодня этот путь.
Я сжимаю в руке крошечный кусочек серебра. Он почти невесом, и он значит для меня все: "Он - такой маленький" - говорю я - "ты думаешь, это сработает?"
Малдер пожимает плечами, но я знаю, что это - лишь для отвода глаз: "Мы не узнаем, пока не попробуем".
И это - чистая правда. Мы поставили на карту все ради призрачного обещания, обещания, что этот кусочек металла способен разомкнуть браслет. С браслетом я - узник. После шестого или седьмого нашего тайного свидания Малдер случайно встретил человека, который сказал ему, что знает, где добыть устройство, которое покончит с нашими мучениями. Ходили слухи, что это устройство, если использовать его очень точно, может разомкнуть контакты ровно в тот момент, когда истекает время, отпущенное узнику для выхода на волю. Попытка использовать его в любое другое время вызовет обычный эффект - взрыв, который поразит не только узника, но и всех, кто находится рядом. Но ровно в тот момент, когда счетчик сбрасывается на ноль, твердит молва, браслет может быть вскрыт, прежде, чем детонатор сработает на команду, посланную программой.
Все это кажется мифом, волшебной сказкой. Это просто не могло быть правдой, но человек, говоривший с Малдером, божился, что видел, как это сработало. Для Малдера этого было достаточно. Следующие несколько недель он посвятил тому, чтобы добыть достаточно богатства, которое бы ему пригодилось для обмена. Все эти недели я видела его лишь изредка и не выходила со двора Компаунда. Наконец его запасы пополнились настолько, чтобы можно было провести сделку. И наконец мы решились рискнуть всем ради последней надежды, ради невесомой мечты.
Сейчас, сжимая это устройство-проволочку в руке, я чувствую, как моя бравада уступает перед волной страха. Я даже рада, что мы - так далеко от Компаунда. Мы сделали это для того, чтобы быть на безопасном расстоянии на случай, если деактивированный браслет будет слать сигналы, по которым нас смогут отследить. Но дело не в этом, просто маленькая частица меня даже сейчас готова повернуть назад и совсем не готова встать лицом к лицу с почти неминуемой смертью.
Я больше не могу держать в руке эту железку и возвращаю ее Малдеру. Не сказав ни слова, он прячет ее в карман.

Часть 3

С едой покончено, и Малдер отходит подальше, чтобы закопать банки: их запах может привести к нам голодных зверей. Вымыв чайник, я моюсь сама остатками воды. У нас нет полотенца, и я вытираюсь футболкой. Затем я вытаскиваю одеяла и расстилаю их у костра. Рядом, в пределах досягаемости, я кладу ружье.
Я слышу, как Малдер роет яму. Пока он не пришел, я распускаю волосы и запускаю в них пальцы, как же жалко, что нет расчески. Малдер уже зарыл банки: я слышу плеск воды. Я не смотрю. Я просто сижу, погруженная в темноту, и слушаю, как моется Малдер.
Я не слышала его шагов и не видела, как он вернулся, я просто ощущаю его присутствие. Я чувствую его дыхание на моем затылке: он сел на колени позади меня. Я же все еще смотрю на огонь, на всполохи пламени.
"Прикоснись ко мне, Малдер" - шепчу я, и он не сомневается ни секунды. Его руки - на моих плечах. Они скользят по моей ключице, вниз, по спине, и наконец обвивают меня всю. Его ладони - большие, сильные - сомкнулись у меня на талии.
Я откидываю голову назад, на его плечо и тихо требую: "Еще".
Его ладони забираются под мою рубашку, под футболку и, наконец, под топ. Его ладони - теплые, шершавые, скользят по моей коже, вверх, вверх, накрывают мои груди и начинают мять их, нежно, нежно: "Еще" - требую я.
Он подчиняется и зажимает мои соски между указательными и большими пальцами. Я суетливо ерзаю и еще больше запрокидываю голову, и в этот момент его зубы смыкаются на мочке моего уха, и я зажмуриваю глаза, чтобы не видеть ярких вспышек пламени: "Еще" - шепчу я, но теперь я не требую, я умоляю - "Пожалуйста, еще, еще".
Он обсасывает мочку моего уха, а потом его губы движутся на юг, мимо подбородка и делают следующую остановку на моей шее. Голодный рот легко щиплет мою кожу, а беспокойные ладони колдуют над моей грудью. Я выгибаю спину, еще дальше запихиваю мои груди в его ладони и совершенно обнажаю шею - все, все для его губ, для его рук. Чтобы удержаться, я хватаюсь руками за его бедра, и он стонет низко и глубоко, и тогда я шепчу: "Еще ... еще ... еще".
Я не могу больше думать ни о чем и не нахожу других слов, но он понимает меня и без слов. Он отпускает мои груди, ставшие теперь такими чувствительными, и стягивает с меня футболку и топ одним рывком. Я открываю глаза, разворачиваюсь и вижу его, сидящего передо мной на коленях, уставившись на меня как одержимый. Что же я делаю с тобой, думаю я, и одна эта мысль заставляет меня трепетать от желания. Он протягивает руку к длинному локону, упавшему между моих грудей, и осторожно, дрожащими пальцами откидывает его мне за спину.
Если эта ночь - наша последняя ночь, пусть она длится бесконечно.
Я беру его за запястье и льну губами к его ладони, я целую зачерствевшую, мозолистую кожу. Я приподнимаюсь на коленях и наклоняюсь к нему, и вот, между нами - лишь пара сантиметров, я чувствую его дыхание на своем лице, и я касаюсь губами его губ. Малдер отвечает, глубоко, страстно, неудержимо. Его поцелуи никогда не были такими пронзительными, как сейчас. Меня не покидает ощущение, что это - не просто наши губы, языки, зубы впиваются друг в друга, это Малдер хочет втянуть меня целиком, всю до капельки мою душу - в свою душу.
Я хорошо помню, каково это - выйти во внутренний двор Компаунда на очередную бессмысленную, тоскливую прогулку без цели в начале очередного бесконечного дня, и вдруг увидеть его, стоящего по другую сторону забора. Я тогда подумала, что это - галлюцинация, что мои сны наконец нашли способ не отпускать меня даже при свете дня. И только когда мои глаза полностью обрели фокус, и я увидела, какой радостью осветилось его лицо, вот тогда я и подумала, что еще чуть-чуть, и я потеряю сознание, рухну среди других одиноких, слоняющихся по двору узников. Я помню, как на ватных ногах я подошла к забору, как я стояла там и смотрела на него сквозь решетку, думая о том, что сны мои сбылись.
Он был здесь. Живой. Не сон, а ЯВЬ. Наконец-то.
Именно так Малдер и смотрит на меня сейчас, когда мы размыкаем губы. Он похож на человека, получившего в дар то, что никогда не надеялся получить, наверное, так оно и есть. Ведь не смотря ни на что, нам удалось найти друг друга. Может быть - навсегда, а может быть, все закончится сегодня. Но в любом случае, это - величайшее из чудес.
Эти мысли доконали меня, и я прижимаюсь лицом к его шее. Сейчас в Малдере не осталось практически ничего от того мягкого и ранимого мужчины, каким он был для меня в старые дни Вашингтоне. Но вот это место, между его шеей и плечом, осталось неприкосновенным, нежным, самым заветным для меня, где я чувствую себя в безопасности как в святилище. Он баюкает меня некоторое время, так долго, как может, гладит мои волосы, прижимает меня к себе так сильно, будто боится отпустить. А когда отпускает, то только затем, чтобы целовать меня - губы, подбородок, шею, грудь. Он что-то тихо говорит, но слов мне не разобрать, я просто я глажу его по голове, пока он нежно мучает губами мои соски, сначала один, потом второй, и я шепчу его имя.
Даже не помню, как это произошло, но вдруг я вижу, что оседлала его, и понимаю, что я оттолкнула его на одеяла, которые расстелила у огня. Трескучее пламя отбрасывает свет на его скулы, резко очерчивающие его исхудавшее лицо. Я склоняюсь над ним и целую каждый сантиметр его лица, ото лба до подбородка. Мои губы и язык скользят по щетине на его щеках, по тонким векам под его глазами. Сколько бы я не пробовала его на вкус, сколько бы не вдыхала его запах - все мне мало. Никогда мне не исчерпать его до дна.
Малдер хочет притянуть меня к себе, но мне не до этого: я вытаскиваю рубашку из джинсов и судорожно расстегиваю все пуговицы. С рубашкой покончено, и я принимаюсь за футболку: я стягиваю ее с него через голову, растрепав его волосы. Теперь мы лежим - кожа к коже, и я могу впитать его тепло, его силу. Его рука обвивается вокруг моей талии, и я вздрагиваю от прохладного ветра, ласкающего мне спину.
Моя рука скользит вниз и нащупывает пуговицы на его облезлых джинсах. Я стягиваю с него джинсы вместе с бельем, Малдер отфутболивает их подальше, и вот он - обнаженный, подо мной. Я чувствую его эрекцию, тепло, пульсирующее у моего живота. Я позволяю своей руке пробежаться по волоскам, покрывающим его бедра, и чувствую себя совершенно удовлетворенной. Может быть, для меня это и достаточно, но для Малдера - нет. На этот раз он в спешке стягивает с меня джинсы, и в один миг я оказываюсь - в чем мать родила. Сильной рукой он выхватывает одно из одеял и набрасывает его на нас. Мы прижимаемся друг к другу, не оставляя и миллиметра просвета между нами, наши губы сливаются, наши языки ведут свою собственную битву.
Я бы все отдала за это счастье, только все это продолжалось, продолжалось и продолжалось.
Малдер хватает меня за плечи, переворачивает, и вот я - под ним, мои бедра раздвинуты, его твердая как скала плоть прижата ко мне. Я - в ловушке под его весом, и я ерзаю в предвкушении того, что я знаю, неминуемо последует.
И тут он меня удивляет. Внутри меня - два его пальца, а не эрекция. Два пальца прощупывают меня быстро и жестко, заставляя меня извиваться и стонать. Я откидываю голову, и он целует мою шею, отзываясь на мой отзыв. И я приподнимаюсь, ища его руку, еще, я хочу больше, всегда больше. У нас всегда было так, с самого первого раза, но сейчас чувства стали еще острее. Ощущение опасности, недоступности обычных радостей, все это просочилось в то, как мы занимаемся любовью. Просто секс - наш собственный ответ отчаянию.
Между тем он уже довел меня до той точки, когда все, что я могу - глотать ртом воздух и издавать нечленораздельные звуки. Я с трудом различаю его лицо, он для меня - просто силуэт, освещенный языками пламени. Но и этого достаточно: его запах, его касания уже подтолкнули меня к краю пропасти, беззвездное небо нависло надо мной, мои мышцы напрягаются, и вот я падаю, падаю и он ловит меня.
Но я знаю, что ночь еще молода. Потому что Малдер переворачивает меня на живот, его губы находят мой затылок, а его руки в который раз - мои груди. Времени отдышаться у меня нет, я приподнимаюсь и прижимаю ягодицы к его паху. Он стонет раз, потом еще, и наконец входит в меня. Он тверд и напряжен, когда пронзает меня. Сначала медленно, потом быстрее, еще быстрее. Возбуждение бьет во мне как фонтан, и я приподнимаюсь на локтях и коленях, чтобы усилить его проникновение. Его пальцы сжимают мои соски, его влажный рот запутался в моих волосах.
Проходит совсем немного времени, и я снова лечу как пущенная стрела, и мы оба валимся, дрожа и не отпуская друг друга. Словно сквозь сон до меня доходит, что он не кончил, что он сдерживается, и почему-то это расстраивает меня. Я хочу, чтобы мы всегда были вместе, вместе во всем, и я совсем не хочу, чтобы он сдерживался ради меня. Не сейчас. Не этой ночью.
Вот почему я высвобождаюсь из его объятий и начинаю собственное путешествие, начиная с его торса. Мои руки прокладывают путь губам, и я непреклонно продвигаюсь вниз. Я крепко хватаюсь за его бедра и беру его в рот. Малдер стонет, я заглатываю его, затем отпускаю, а через мгновение - снова беру в плен. Я позволяю своим зубам легко прочертить линию от основания до кончика, а языку - повторить рисунок, каждая моя клеточка сосредоточена на том, чтобы доставить ему удовольствие.
И все-таки, он не дает мне завершить начатое. Лишь только я почувствовала, как его тело приготовилось к финальному броску, он тут же оторвался от меня и вновь перевернул нас обоих так, что я оказываюсь под ним во второй раз за ночь. Он еще раз входит в меня как кинжал в ножны, резко и глубоко. Я шепчу что-то, кажется, слова одобрения, больше я ни на что не способна. Наши глаза встречаются, и он впивается мне в губы.
Мы покачиваемся в такт, кажется, критическая точка уже давно должна была быть пройдена, и вдруг слышим шум. Это - пустой звук треска веток, и мы замираем, не разомкнув рук, не разомкнув губ, в бесконечном объятии. Его тело напрягается, его мускулы под моими ладонями сжимаются, и мы прислушиваемся, готовые к самому худшему.
Мяу.
Это жалобное мяуканье маленького животного. Я чувствую, как дрожь пробегает по его телу, и он расслабляется: "Кошка" - стонет он, и я смеюсь.
"Кошка" - эхом отвечаю я, и мы улыбаемся, когда еще одно "мяу" долетает до нас сквозь темноту.
Пора бы нам уже закончить то, что мы начали, наши тела просто умоляют о снисхождении. Пот льется с нас градом, и я пытаюсь рассмотреть выражение его лица в свете костра. Малдер стонет, взрывается, и я быстро следую за ним, зажав его бедра между своих ног, впитывая его, всего его.

Наши тела все еще соединены, мы не отпускаем друг друга, отказываясь признавать, что все кончено. Я кладу голову ему на грудь и слушаю его частое дыхание, пока он приходит в себя.
Я никогда не отпущу его.
Наконец Малдер отодвигается, но только для того, чтобы обернуться вокруг меня, прижавшись ко мне так крепко, как только можно. И только теперь, уютно устроившись в его объятиях, я позволяю себе поднять собственную руку, чтобы считать числа с металлического экрана браслета.
07:38:17.
Уже так поздно, и я так устала, так устала. Но у меня - всего восемь часов, и я отказываюсь спать. Вместо этого я крепче прижимаюсь к нему. Холодно, не смотря на жар его тела и близость костра, и на секунду я задумываюсь, не лучше ли подобрать одну из футболок, которыми мы разбросались. Но в конце концов, я решаю, что ради того, чтобы чувствовать его кожу своей кожей, я готова чуток померзнуть.
Малдер шевелится, целует меня в висок и что-то шепчет, но так тихо, что я ничего не понимаю:
"Что?" - мямлю я в надежде, что он расслышит вопрос.
"Ты меня поражаешь".
Голос его громче не стал, но сейчас я, пожалуй, в состоянии впитать этот комплимент. Я - не из тех, кто принимает похвалу как должное, обычно я теряюсь. Тем более, мне слишком редко доводилось слышать комплименты от Малдера. Может быть, поэтому я предлагаю Малдеру развить тему, хоть это и не отвечает правилам хорошего тона:
"Почему?" - спрашиваю я - "О чем ты?"
Только Малдер что-то молчит. Он молчит долго, и я уже думаю, не заснул ли он. Наконец, он говорит так, будто борется за каждое слово:
"Рядом с тобой я верю, что все смогу".
Вот об этом я не просила. Тем более - его. Разговоры по душам никогда не были нашей сильной стороной. О нашем отношении друг к другу гораздо больше говорили взгляды, скупые жесты и совсем не скупые поступки. И сейчас я не знаю, как ему ответить. К тому же, жгучая боль где-то под сердцем не дает мне сказать ни слова.
Вместо этого я провожу ладонью по его щеке, еще раз, еще, и только тогда, когда у меня появляется уверенность, что голос меня не подведет, говорю:
"Я бы ни за что не оставила тебя тогда одного. Если бы я только могла, я была бы рядом".
"Скалли" - его голос - что бархат, мягкий и шершавый - "Я знаю. Никогда не сомневался" - говорит он, и пламя взмывает вверх, разбрасывая искры.
Глаза слипаются, и я заставляю себя думать о будущем, чтобы не заснуть. Малдер уже рассказал мне все, что слышал о севере, о новых поселениях, образовавшихся там. И я пытаюсь представить, что там за жизнь. Пытаюсь представить нас двоих там, без этой постоянной угрозы смерти, висящей у нас над головами. Пытаюсь представить нас двоих там, на свободе, обустраивающих наш быт. Счастливые мысли, наверное, слишком. Но и их недостаточно, чтобы отогнать сон. Мои веки тяжелеют, и когда они начинают смыкаться, я зову его:
"Малдер?"
Его рука гладит мои волосы:
"Тебе надо поспать" - говорит он.
"Не хочу" - отвечаю я и зеваю.
"Ты устала, Скалли".
"Ты тоже" - возражаю я, и его молчание говорит о том, что этот раунд - за мной.
Он всегда старался меня защитить, когда надо и когда не надо, ведь это - Малдер, в конце концов, и я привыкла относиться к этому с пониманием. Иногда мне это даже нравилось. Иногда во время наших свиданий в подвале библиотеки я даже позволяла себе заснуть в его объятиях, зная, что он будет начеку и ни на минуту не отведет глаз от экрана моего браслета. Я доверяю ему абсолютно. Малдер всегда заботился обо мне лучше, чем о себе. А еще я знаю, что он любит смотреть, как я сплю.
Но этой ночью это не входит в его обязанности. И я не хочу терять время, то немногое, что у нас осталось.
"Поговори со мной" - шепчу я - "расскажи о северных территориях".
"Ты уже все о них знаешь" - вздыхает он, но это - вздох поражения.
"Все равно" - говорю я - "расскажи еще раз".
И он начинает рассказ, прижимая меня к себе под одеялом, его губы - у моего уха. Он рассказывает мне все, что ему известно о новых городах. О том, как люди, пришедшие туда, нашли в себе силы начать все сызнова, без тех технологических радостей, которые мы всегда воспринимали как должное.
Потом мы говорим о том, сколько времени нам потребуется, чтобы добраться туда, о нашем маршруте, о том, что еще нам необходимо, чтобы выдержать наше путешествие, и как это добыть.
"А что будет, если мы подцепим эту заразу?" - спрашиваю я. Мысли о гуляющем вокруг вирусе и о лихорадке никогда не давали мне жить спокойно.
"Ну" - отвечает он - "именно поэтому я и захватил вас с собой, доктор. Если вы думали, что у меня в отношении вас были другие намерения, зря надеялись".
Я толкаю его локтем в живот, он смеется и целует меня в щеку.
Вот так и проходит наша ночь, костер догорает, а на небе появляются первые просветы нового дня. Мы так и не заснули, хотя пару раз со сном пришлось серьезно побороться.
Но только тогда, когда огонь потух, оставив после себя лишь раскаленные угли, а небо стало светло-коричневым в преддверии рассвета, только тогда я осмеливаюсь посмотреть на браслет.
00:41:33
"Малдер?"
Я поворачиваюсь и вижу, что он тоже смотрит на браслет.
"Пора вставать" - говорит он и я нехотя киваю.
Мы молча одеваемся, и в это время солнце карабкается на линию горизонта. Мы моемся по очереди, по ходу дела исчерпав почти весь запас воды. Я аккуратно складываю одеяла, стараясь не думать о неизбежном. Малдер спрашивает, хочу ли я есть. Я бы поела, но мысль о еде наводит на меня тошноту: "Может быть, попозже" - говорю я и замечаю, что он тоже решил воздержаться.
Проходит немного времени, и у нас все упаковано, и нам больше нечего делать. Мы еще раз пробежались вокруг полуразрушенного дома в поисках чего-нибудь, что нам могло понадобиться, но ничего не нашли.
И вот наступил момент, когда дольше игнорировать то, что нас ждет, невозможно. Мы садимся, скрестив ноги, на землю рядом с тлеющими углями. Малдер берет мое правое запястье в обе руки.
00:09:42.
Браслет - слишком узкий, и он не может скользить по моему запястью. Они делают их точно по мерке, практически без зазора. Малдер поворачивает мою руку, чтобы получше рассмотреть маленький паз, который, единственный портит идеально гладкую поверхность браслета. Он достает крошечное устройство-проволочку и примеривается.
"Знаешь" - говорю я - "я могу это сделать сама".
Я произнесла эти слова, и они тут же показались мне абсолютно верными, хотя и говорящими о единственно возможном в таком случае исходе.
"И тебе совершенно необязательно быть рядом со мной. Ты не должен".
Наконец-то я не хочу, чтобы мы были вместе. Не для этого. Не сейчас, когда шанс, что этот кусочек металла сдержит свое обещание, так ничтожно мал.
"Ни за что" - заявляет он, и поднимает голову, чтобы посмотреть мне в глаза. Не успеваю я открыть рот, чтобы возразить, как он перебивает меня:
"Для тебя будет слишком сложно сделать это левой рукой. Ты не сможешь сделать это точно".
Выдернуть руку и убежать от него далеко-далеко - немалое искушение, но я остаюсь на месте. Вместо этого, я смотрю ему в лицо и жалею о том, что не могу остановить время.
00:04:27.
Все что нам остается - ждать.
00:02:54.
Мы смотрим друг на друга в мертвой тишине, и Малдер наклоняется и прижимается губами к моим губам. Это нежный, долгий, теплый поцелуй. И я отказываюсь думать о нем, как о поцелуе на прощание.
00:01:39.
Он берет мое правое запястье в свою левую руку, тоненький кусочек серебра зажат между тремя пальцами правой руки. Рука, в которой мое запястье, слегка дрожит, но рука, сжимающая прибор-проволоку, тверда как камень.
00:00:18.
Сейчас или никогда, думаю я, мой взгляд - то на оранжевых цифрах, то на его лице, то опять на цифрах.
00:00:10.
"Я люблю тебя" - говорит он, и комок подступает к моему горлу.
"Я люблю тебя".
00:00:05.
Я понимаю, что не могу на это смотреть. Я не хочу смотреть на то, что он делает, а может и не делает. Я просто смотрю на его сосредоточенное лицо. Его глаза сфокусированы на моем запястье, губа прикушена. Я бы помолилась, но не могу вспомнить слова. Вдруг - быстрое как молния движение его руки - и я инстинктивно закрываю глаза. Я слышу звук, еле слышное кликанье, и потом - ничего. Ничего, только короткий выдох Малдера.
Я открываю глаза и вижу, что металлический браслет - раскрытый браслет - повис на моем запястье. Мы синхронно отскакиваем друг от друга, и браслет падает на землю. Нам бы бежать от него в разные стороны, ведь он вполне может детонировать, но секунды проходят, а мы, как идиоты, все стоим и смотрим на него.
И ничего не происходит. Ничего.
Я все стою, как завороженная, и только тихие, сдавленные всхлипывания, которые я слышу, приводят меня в чувство. Это Малдер плачет. Я не помню, когда в последний раз видела Малдера плачущим, но так, как сейчас - никогда. Слезы текут по его щекам, глаза зажмурены, руки беспомощно повисли.
"Малдер" - шепчу я.
Он поднимает голову, открывает глаза и смотрит на меня. Он хочет улыбнуться и не может.
Я обнимаю его и думаю, что никогда не чувствовала себя счастливее. Мы стоим, отрешенные от всего вокруг, прижавшись друг к другу, забытый браслет валяется в пыли у наших ног.
Все кончено, думаю я, и вдруг мне тоже хочется плакать.
Я не знаю, сколько времени мы простояли обнявшись. Нисколько не стыдясь слез, Малдер вытирает глаза. И вот он улыбается, ну что за улыбка, и берет меня за руку. Вместе мы идем к нашим рюкзакам и взваливаем их на плечи. Вместе мы поворачиваемся спинами к металлическому браслету, который был моей тюрьмой, и уходим.
Кто знает, что ждет нас в будущем. Все, что для нас имеет значение - настоящее.

назад

------------------------