НА ОБОЧИНЕ

Автор: Michelle Kiefer
Перевод: demensys

------------------------

Аннотация: "Я думаю о том, есть ли у Малдера место, где можно согреться и выспаться, найдется ли где-нибудь для него горячий ужин. Я молюсь, чтобы никто не обидел его и чтобы у него была теплая куртка". Предупреждение: NC-17.

Часть 1. Обочина
Он снова здесь, под навесом ресторана через улицу. Свет от фонаря падает на него. Он дрожит, и я пытаюсь определить, не выглядит ли он сегодня немного менее растрепанным. Я давно не видела его выбритым. Сегодня он умыт, а его волосы приглажены. Это дает мне маленькую надежду, но я заставляю себя быть реалистичной.
Он смотрит вверх на мое окно, как делал много ночей подряд. Здесь нет занавесок, а сумрак никогда не рассеивается. Я держу поблизости зажженную лампу, так что окно всегда освещено мягким, приглашающим светом. В те вечера, когда он наблюдает, я стараюсь пройти мимо окна настолько часто, насколько возможно, иногда держа Кэти на руках. Я не пытаюсь махнуть ему или даже встретиться с ним взглядом. Я уже давно выяснила, что это заставит его обратиться в бегство, тряся головой и обхватив себя руками за плечи.
Хозяин ресторана никогда его не выгоняет, и я глубоко тронута этой добротой. А персонал помнит, каким он был в те дни, когда носил роскошные костюмы и дорогие пальто, помнит, какие романтические обеды со свечами мы устраивали. Я точно знаю, что они стали ужасающе небрежны, выбрасывая в ближайший мусорный бак изрядные количества свежего, поджаристого хлеба и сандвичей.
Его волосы длиннее, чем обычно, почти до плеч. По-моему, он сегодня даже причесан, волосы блестят под уличным освещением, и я вижу следы, оставленные зубчиками расчески. Кажется, он лучше питался в последнее время. И взгляд сегодня не такой пустой.
Я иногда подумываю о переезде в деревню, потому что большой город - не лучшее место для маленького ребенка. Эта квартира казалась не слишком просторной, когда я переехала сюда много лет назад, но ребенок и всё, что ему сопутствует, сделали ее еще более тесной - просто повернуться негде. Но я не могу переехать. Мысль о Малдере, который стоит под этим навесом и смотрит на окно квартиры, в которой я больше не живу, ужасно меня огорчает.
Его взгляд никогда не отрывается от окна, и я обдумываю возможность взять Кэти на руки и продемонстрировать ее со всех сторон. Но я отказываюсь от этой идеи, потому что она весь день была очень беспокойна и не хотела засыпать. Вместо этого я снимаю свитер и, оставшись в комбинации, останавливаюсь в круге света от лампы. Я стою очень спокойно, надеясь, что даже с расстояния он может ощутить тепло и гладкость моих плеч.
Его лицо кажется мне невероятно красивым, губы слегка приоткрыты. Я понимаю, что, не отрываясь, смотрю вниз, прямо ему в глаза, и прикусываю щеку, опасаясь, что моя рассеянность заставит его сбежать. Странно, но он не отводит взгляда и не двигается с места. Он смотрит на меня несколько минут, а потом улыбается такой потрясающей улыбкой, что я вынуждена вцепиться в оконные рамы, чтобы не выпасть из окна. Слегка кивнув, он уходит вниз по улице неторопливым шагом, а я всхлипываю, смеюсь и раздумываю, что бы все это значило.
Вытираю слезы тыльной стороной ладони и отхожу от окна. Растянувшись на кровати, я радуюсь тишине своего дома, спокойному дыханию спящего ребенка и мысленно возвращаюсь на более чем два года назад. Я помню, как Малдер с ужасом в глазах трясся на больничной койке в Гатерсбурге, штат Мэриленд. Его нашли блуждающим по улицам и бормочущим что-то вроде того, что "они" его преследуют.
Он был покрыт синяками и едва затянувшимися ранами. Они были единственными свидетельствами того, что случилось с ним. Не знаю, как много он помнил, потому что он не мог или не хотел об этом говорить. Он неподвижно лежал на боку на своей больничной койке, взгляд отрешенный, а лицо искажено страхом. Мое сердце разрывалось, когда он вздрагивал от малейшего прикосновения. Я так долго тосковала по нему, а сейчас даже не могла обнять его или погладить по лицу.
Было очевидно, что его разум страдал гораздо больше, чем тело, а физические повреждения излечивались достаточно быстро. Он ел, когда перед ним ставили еду, и принимал душ, когда его отводили в ванную. Он вел себя апатично, вяло реагировал, когда с ним заговаривали, но сам никогда не пытался пойти на контакт. Малдер был самым экспрессивным человеком, которого я когда-либо видела, и теперь я старалась не плакать, когда он отвечал на вопросы односложными междометиями.
Доктора ничего больше не могли сделать, чтобы вылечить его тело, и предложили нам найти заведение соответствующего профиля, чтобы заняться его поврежденным мозгом. В глубине души я боялась, что это будет худшим из того, что мы могли сделать для Малдера. Я каким-то образом знала, что запереть его в четырех стенах - означает загнать его еще глубже в то темное и страшное место, в котором он сейчас находился.
Это было, возможно, самым серьезным решением в моей жизни, принятым в тот момент, когда я сама была особенно уязвима. Беременная, чего Малдер даже не был в состоянии осознать, я провела месяцы, беспокоясь о нем и стараясь научиться думать, как он. А сейчас я не знала, как достучаться до человека, который сидел передо мной, уставившись в пол, свесив руки между колен.
Поэтому я приняла решение отвезти его к себе домой. Конечно, он нуждался в лечении, но, я полагала, будет гораздо эффективнее делать это вне клиники. Скиннер осторожно согласился, хотя, насколько мне известно, у него были большие сомнения на этот счет. Доктора думали, что я делаю глупость. Я до сих пор не знаю, правильно ли поступила. В течение двух недель он слонялся по моей квартире, как жалкое привидение, трогал детские одеяла и ползунки, которые я покупала. Может, он боялся, что в результате причинит вред ребенку. Может, опасался, что "они" найдут его в моей гостевой комнате. Сомневаюсь, что когда-нибудь узнаю причину, но однажды ночью он выскользнул из квартиры и исчез. Скиннер и я искали его, не получая большой помощи от полиции. Малдер не представлял собой угрозы для окружающих и не был замешан ни в каком преступлении. Он просто ушел от всех, кого знал. Люди делают это каждый день.
Позже человек, похожий по описанию на Малдера, был замечен в пункте раздачи горячего супа для бедных на Джи-стрит. В этом месте пахло, как в школьном кафетерии, воздух был насыщен запахом большого количества еды, которую неоднократно разогревали. Спокойный человек, поприветствовавший нас, опознал Малдера по фото. Он разговаривал с нами неохотно, возможно, думая, что защищает Малдера. Меня огорчило, что он не хочет говорить, но я была уверена, что этот человек ни слова не скажет о том, что Малдер ему рассказывал.
Малдер пополнил популяцию бездомных Вашингтона, обитая в ночлежках и Бог знает где еще. Скиннер однажды подобрался к нему достаточно близко, чтобы выяснить, по крайней мере, что он не был болен или ранен. В тот день поздно вечером я открыла дверь на звонок и обнаружила Скиннера, прислонившегося к дверному косяку, с жалким и виноватым выражением на лице. Он был не в состоянии убедить Малдера вернуться домой, и эта неудача разрывала его на части. Я тоже чувствовала себя виноватой в том, что случилось, и неловко обняла Скиннера, мой огромный живот между нами. Через несколько секунд я отодвинулась и пошла варить кофе.
Скиннер сказал, что Малдер напоминает ему ветеранов, вернувшихся из Вьетнама, настолько переполненных всем тем, что им пришлось пережить, что они не чувствуют себя комфортно нигде, кроме как на улице. Я вдруг подумала, что после той войны прошло очень много времени, и начала плакать, что еще больше огорчило Скиннера.
Потом родилась Кэти, здоровая и прекрасная, и в тот момент мне не хватало ее отца больше, чем когда-либо прежде. Сердце вырывалось у меня из груди, когда я наблюдала за счастливыми отцами, приходившими каждый вечер полюбоваться своими новорожденными чадами. Я тихо плакала в своей комнате, стараясь не привлекать внимания медсестер или моей матери: их жалость я была бы не в состоянии выдержать.
На следующий день после рождения Кэти одна из медсестер сообщила, что какой-то странный, неухоженный мужчина заглядывает в окна ординаторской. Он, казалось, сосредоточил внимание на Кэти, и медсестра встревожилась. У меня во рту пересохло. Я с трудом выбиралась из постели, а медсестра суетилась вокруг. Пока я шаркала по коридору, мужчина исчез. Я разревелась, прислонившись к стене, слишком измученная, чтобы сдерживать эмоции.
Я отмечала течение времени по тому, насколько подрастала Кэти. Станет ли когда-нибудь ее отец частью ее жизни? Я боюсь, что он обречен навсегда остаться на обочине, заглядывать в окна, пока жизнь будет идти мимо него. Будет ли он стоять в полутьме кулис, наблюдая за маленькой балериной, которую никогда не встречал? Будет ли блуждать по краю поля, достаточно близко, чтобы разглядеть лица маленьких хоккеистов?
Я внимательно слежу за погодой, начиная волноваться, если температура падает ниже нуля. Я думаю о том, есть ли у Малдера место, где можно согреться и выспаться, найдется ли где-нибудь для него горячий ужин. Я молюсь, чтобы никто не обидел его и чтобы у него была теплая куртка.
Я знаю, он наблюдает за мной, когда я гуляю с Кэти в парке. Я иду медленно и провожу некоторое время на игровой площадке, чтобы мой "преследователь" мог наглядеться. Однажды я специально оставила на скамейке маленькую формочку, с которой Кэти играла в песочнице. Конечно, я не могла оглянуться, чтобы посмотреть, успел ли Малдер взять ее или она досталась кому-нибудь еще.
Когда мне было десять, а Мелиссе почти тринадцать, мы нашли кошку на заднем дворе. Это было поистине несчастное существо, сильно избитое, шерсть вырвана клочьями. Билл сказал, что какие-то мальчишки издевались над ней, и я прониклась жалостью к горемыке. Мама разрешила мне отнести кошку к ветеринару, предлагая поймать ее, но эта бестия была так проворна, что я не смогла даже приблизиться к ней.
Все кончилось царапинами, а кошка улизнула в ближайшие кусты. Чем больше я старалась, тем сильнее она отдалялась, пока я не сдалась, обливаясь слезами от огорчения. Я наблюдала с удивлением, как Мелисса подошла к кустам и уселась на лужайке, скрестив ноги по-турецки. Даже ребенком она умела создавать вокруг себя ощущение глубокого покоя и обладала глубинной связью с природой.
Мелисса сидела, как мраморное изваяние, глаза закрыты, и дожидалась почти час, пока кошка вылезла из кустов. Она пересекла лужайку и потерлась своей маленькой избитой головкой о колено Мелиссы. Я много думаю об этой кошке в последнее время. Я бы всем сердцем хотела спросить у сестры, правильно ли я поступила. Наконец, я заснула, молясь, как и каждую ночь, о том, чтобы Малдер был в безопасности.
Дни проходили, наполненные работой и заботами о Кэти, а вечера я проводила около окна моей спальни. Малдер стоит под навесом ресторана каждый вечер. Каждый вечер он встречает мой взгляд - и не бросается бежать. И обязательно, прежде чем уйти, улыбается мне.
Но сегодня что-то изменилось. Как и всю прошедшую неделю, Малдер аккуратно причесан, а его одежда выглядит чистой и отглаженной. Он смотрит мне в глаза, как мне кажется, целый час, потом улыбается, но сегодня, вместо того, чтобы повернуться и уйти, он переходит улицу.
Я знаю, что он идет сюда, и нервничаю гораздо больше, чем на своем первом свидании. Я проношусь по квартире, по пути подбирая игрушки, одежду и один крошечный ботиночек. Когда звенит звонок, я чувствую, как стучит мое сердце, и у меня не хватает соображения положить куда-нибудь груду вещей Кэти, которые я держу в руках.
Я рывком открываю дверь - и впервые за столько лет оказываюсь лицом к лицу с Малдером. Нужно поприветствовать его, но слова не получаются. Он улыбается - и я вижу отражение человека, которого знала когда-то.
- Можно войти? - спрашивает он, и его голос звучит восхитительно. Я киваю, по-прежнему не в состоянии говорить. И делаю шаг в сторону, чтобы пропустить его.
Малдер жадно осматривается вокруг. Я кладу свою ношу в кресло и впиваюсь в него взглядом. На его лице больше морщин, чем я помнила. Они расходятся в уголках его глаз, а на подбородке я замечаю шрам, которого не было раньше.
- Хочешь есть? - спрашиваю я. Он качает головой и снова улыбается. Я хочу броситься к нему и обнять с такой силой, чтобы сломать ребра, хочу покрыть поцелуями его щеки, глаза, подбородок, губы и почувствовать языком его кожу, хочу расстегнуть его рубашку и стянуть ее с его плеч, чтобы провести ладонями по его груди. Вместо этого я держу руки по швам.
- Давай сядем, - говорю я, подводя его к дивану. Он садится, а потом быстро привстает, чтобы взять в руки второй ботиночек Кэти. Он держит его огрубелыми руками, и я не могу не думать, отчего они стали такими. Он снова опускается на диван, и на его лице появляется выражение восхищения.
- Какой крохотный, - удивленно произносит он.
- Хочешь ее увидеть? Я могу разбудить ее.
- Нет, не нужно ее будить, - отвечает он, и я невольно думаю, что он боится встретиться с ней. Он продолжает держать ботиночек, и мне кажется, я вижу слезы на его глазах.
- Как ты, Малдер? - Я отваживаюсь на небольшой прямой контакт и дотрагиваюсь до его руки. Он позволяет мне согреть его холодные пальцы в своих руках, и я стараюсь сглотнуть комок, появившийся у меня в горле.
- У меня есть работа, Скалли, - говорит он со спокойной гордостью. - Я подновляю мебель в магазине подержанной мебели. Хозяин даже согласился сдать мне комнату за складом.
Что ж, это объясняет состояние его рук. Я стараюсь представить себе, как он полирует столы, и нахожу, что это совсем несложно - представить его за такой работой.
- Не сомневаюсь, что у тебя хорошо получается.
- Мне нравится. Есть что-то удовлетворяющее в том, чтобы заделывать трещины.
Слезы начинают течь по моим щекам, и я ничего не могу с этим поделать. Надеюсь, они его не отпугнут. Я хочу, чтобы он продолжал рассказывать, обволакивая меня звуком своего голоса. Он сжимает мою руку, и я чувствую, как мое сердце начинает бешено биться.
- Мамочка, я проснулась, - доносится от дверей сонный голос Кэти. Она наловчилась, к моему величайшему огорчению, вылезать из своей кроватки. Ее желтое одеяло тащится за ней по полу, когда она ковыляет к нам.
- Я вижу, - усмехаюсь я, схватив ее в охапку. Тепло и вес ее маленького тела успокаивают меня. Кэти сосет палец и разглядывает Малдера с удивительным спокойствием, принимая во внимание, как это необычно для нее - обнаружить незнакомого дядю в мамочкиной гостиной. Что ж, он всегда умел находить подход к детям.
- Кэти, это Малдер.
- Привет, - говорит Кэти застенчиво, протягивая ему обслюнявленный палец. Он берет ее крошечную ладошку своими загрубелыми руками, и я вижу слезы, дрожащие на его нижних веках.
- Привет, Кэти, - отвечает он тихо, продолжая держать ее руку. Его глаза не отрываются от ее маленького, раскрасневшегося личика. Наконец, он поднимает на меня взгляд и улыбается. - Спасибо за это… за то, что разрешила войти. - Добро пожаловать в любое время, когда захочешь. Послушай, почему бы тебе ни прийти завтра на ужин? - Я задерживаю дыхание, надеясь, что не напугала его. Кати вытягивает у Малдера свою руку, снова засовывает пальцы себе в рот, утыкается носом мне в плечо и засыпает.
Малдер улыбается, глядя на своего спящего ребенка, и снова поворачивается ко мне.
- Я бы хотел. А теперь я, пожалуй, лучше пойду.
Я хочу взмолиться, чтобы он остался и поговорил со мной, позволил мне держать его в объятиях, но я знаю, что должна делать то, что соответствует его уровню комфорта. Я ждала два года - и буду ждать еще столько, сколько ему будет нужно. Он скованно встает и идет к двери. Я иду за ним, держа Кэти на руках.
- В шесть часов, хорошо? - спрашиваю я.
- Я вернусь, - отвечает он спокойно, а потом наклоняется, чтобы поцеловать мягкие локоны Кэти. Он поднимает голову и касается моих губ осторожным поцелуем. И с улыбкой закрывает за собой дверь.
Я смаргиваю слезы, ком боли и тревоги нарастает в моей груди. Я быстро иду через комнаты, стараясь не разбудить моего ребенка, и встаю около окна, в желтом свете лампы, наблюдая, как Малдер переходит улицу. Уже на другой стороне он оборачивается, смотрит на меня, машет мне рукой - и уходит.
- Буду ждать, - шепчу я. И оставляю лампу включенной.

Часть 2. Очаг

Ниже среднего - вот ключевое слово для сегодняшнего вечера. Ниже среднего. Ничего угрожающего. Спокойствие. Конечно, вся эта подготовка к мирному ужину оказывает на меня прямо противоположное воздействие. Не думаю, чтобы я когда-нибудь нервничала больше, разве только когда сдавала экзамены на получение водительских прав. Я переодевалась четыре раза, пытаясь достичь совершенства в сочетании тщательного подобранного и как бы небрежного. В результате остановилась на брюках и мягком шерстяном свитере. Много времени прошло с тех пор, как я старалась подобрать туфли к костюму, на котором не было бы следов трапезы моей дочери.
После длительной беседы с собой я решила приготовить что-нибудь простое и в то же время домашнее, что-нибудь, что Малдер раньше любил. Поэтому я помешала острый соус, кипящий на плите, а потом попробовала ложечку - никак не могла решить, достаточно ли в нем соли. Взглянув на часы на стене, я схватилась за голову - Малдер будет здесь меньше, чем через пятнадцать минут.
Я открыла крышку на другой кастрюльке. От поднимавшегося пара мои волосы начали завиваться в крупные кудри, и я отбросила их с лица, искренне надеясь, что к приходу Малдера не буду напоминать Маленькую сиротку Энни. Я бросила в кастрюлю горсть спагетти и увидела, как они свернулись под действием горячей воды.
На своем маленьком столике в углу кухни Кэти тоже готовила еду - понарошку, но весьма увлеченно стуча игрушечными кастрюльками и ложками. Сегодня мой день для работы дома, но у меня так руки и не дошли до заметок о последней аутопсии, которые мне следовало бы просмотреть.
Кэти вздремнула в течение дня минут шесть или семь, а все остальное время провела, приклеившись к моей правой ноге, как заправская пиявка. Может быть, она ощущала напряжение, которое не отпускало меня весь день. Только сейчас она позволила нескольким шагам разделить нас, но продолжала ходить за мной по пятам - так, на всякий случай.
Звонок в дверь испугал меня, и я уронила ложку в соус. Кэти пошла за мной к двери, которую я, глубоко вздохнув, распахнула. За ней стоял Малдер с букетом в руках и выглядел таким же нервным, какой я себя чувствовала. - Что, слишком рано? - спрашивает он.
- Как раз вовремя, - отвечаю я. Кэти, под надежным прикрытием моей ноги, уставилась на Малдера, и он улыбается ей. - Я помню, что тебе такие нравились, - говорит он, протягивая мне цветы. Мои глаза наполняются слезами, когда я вспоминаю Онкологическую секцию больницы Святого Креста и первые цветы, которые он когда-либо мне подарил. Это было тысячу лет назад. Он стягивает с себя куртку и кладет ее на стул около двери.
- Очень красивые. Проходи в кухню, а я их сейчас в воду поставлю. - Надеюсь, мой голос не выдал слезы, почти готовые пролиться. Если я не буду держать себя в руках, боюсь, он обратится в бегство со скоростью пули.
Я встаю на цыпочки, чтобы достать вазу с верхней полки шкафа, и Малдер оказывается за моей спиной. От него пахнет мылом и зубной пастой, и от его близости у меня начинает кружиться голова.
- Давай-ка лучше я, - говорит он, обходя меня. Его рука задевает мою. Он легко достает с полки большую вазу. Я вижу, как двигаются мускулы у него на спине, и чувствую себя странно взволнованной. - Эта подходит?
- Вполне, - отвечаю я, и он вручает мне многогранный хрустальный контейнер. Его грубые руки касаются моих. Я тут же принимаюсь наливать воду и устанавливать цветы в вазу. Кэти продолжает ходить за мной хвостиком, как щенок, и я уже начинаю волноваться, что рано или поздно наступлю на нее.
Малдер, кажется, завораживает ее, и она бросает на него взгляды из-за моей ноги. Поскольку она видела его прошлой ночью мельком, да и то спросонья, у меня не было уверенности, что она его помнит. Он стоит, не двигаясь, что, безусловно, является правильным ходом, поскольку Кэти решается немного отлепиться от меня.
Малдер одет в мягкую темно-синюю рубашку и джинсы. Они не выглядят новыми - вероятно, куплены в магазине "сэконд-хэнд". Только Малдер может так хорошо выглядеть в поношенных вещах. Я пытаюсь вспомнить, говорила ли ему когда-нибудь, как он мне нравится в одежде этого цвета. Я бы ни за что не призналась в этом до того, как мы стали любовниками, - из страха подставиться.
Как это глупо - тратить столько энергии на то, чтобы пытаться скрывать очевидные вещи. И сейчас я смотрю на этого человека - такого нежного, такого красивого - и чувствую себя так, словно оплакиваю потерянное время. Если я что-нибудь немедленно не предприму - я рискую опозориться. В таком случае лучше всего подать ужин.
- Кэти, мамочка сейчас будет готовить ужин. Почему бы тебе тоже что-нибудь ни приготовить? - Я привила Кэти привычку готовить понарошку на ее маленьком столике, когда я стряпаю настоящую еду, особенно что-нибудь горячее. Взглянув через плечо на Малдера, она направляется к своему рабочему месту и начинает шумно размешивать свой невидимый суп.
Я уже раньше накрыла на стол - обычные тарелки и бумажные салфетки. Слив спагетти, я заправляю их соусом - и через несколько минут наш ужин на столе. Спагетти, салат и поджаренный хлеб. Я поставила бокалы для вина, но, прежде чем наполнить бокал Малдера, смотрю на него. Он кивает, и я наливаю красного вина нам обоим.
- Ужин готов, - провозглашаю я, подхватывая Кэти и усаживая ее на высокий стульчик около стола, а потом приготавливаю для нее миску спагетти, разделив вилкой длинные макаронины на более мелкие отрезки. Малдер терпеливо ждет, пока я устрою Кэти, и мы, наконец, усядемся за стол.
Малдер некоторое время молчит, и я думаю - неужели он молится? В прежние времена такая мысль никогда не пришла бы мне в голову, но меня вдруг осенило, что я на самом деле совсем не знаю человека, который сидит напротив меня. Он - Малдер и в то же время - не Малдер.
Он ест осторожно, словно боясь показаться неуклюжим. Ни раньше, ни теперь Малдер ни за что не оказался бы неуклюжим. Он всегда двигался с удивительной природной грацией. Не в состоянии оторвать взгляда от его выразительного рта, я едва притронулась к своей порции.
- Это великолепно. Даже и не припомню, когда в последний раз ел спагетти, приготовленные не для массового употребления, - мечтательно улыбается Малдер.
- Что, совсем не одно и то же? - спрашиваю я. У меня наготове еще миллион вопросов о последних двух годах, но я не могу придумать, как их задать.
- Кое-что теряется, когда ешь то же, что едят все, с пластмассового подноса пластиковой ложкой. А запах перегара вокруг не улучшает атмосферу. - Он криво улыбается и начинает тщательно намазывать масло на хлеб.
- Как же ты перебрался оттуда сюда, Малдер? - спрашиваю я тихо. Что заставило его измениться? Он так долго жил в холоде. Что позволило ему сделать шаг к очагу, согреться, пусть хоть ненадолго?
- Я бы сказал, что сел в автобус, но подозреваю, что такой ответ тебя не устроит. - Мне показалось, что в его легкомысленном комментарии я слышу прежнего Малдера. Он молча рассматривает вино в своем бокале. Я знаю, как ему тяжело открыть свою душу. - Это из-за священника, который работает на суповой кухне. Думаю, ты его однажды видела. Он мне говорил, что беременная на последних месяцах женщина и высокий лысый мужчина как-то давно приходили искать меня. Он иногда разговаривал со мной за обедом, так же, как и со многими другими парнями. Полагаю, он рассудил, что имеет больше шансов привлечь наше внимание, когда у нас не урчит в животе от голода.
- Похоже, он знал, что делает, - отзываюсь я. Мое горло сжимается при воспоминании о том ужасном времени. Кэти вертится и тянется за чем-то на столе. Я протягиваю ей кусочек морковки из моего салата, но она его отталкивает.
- В конце концов, я думаю, отец Дэн задал правильный вопрос. Он спросил, что удерживает меня на улице. И сказал, что существует миллион причин, почему люди оказываются на улице, но главное не это, а то, что заставляет их там оставаться. Думаю, он дал мне повод задуматься, потому что следующее, что он сделал, - вручил мне адрес склада подержанной мебели и велел спросить Фрэнка Кэлуэя.
- Фрэнк научил тебя восстанавливать мебель? - спрашиваю я, отламывая кусочек хлеба для Кэти. Это оказалось то, что нужно, и она радостно вгрызается в горбушку.
- Да. Он хороший человек. Я один из длинного ряда бродяг, которых Фрэнк пытался перевоспитать.
- Малдер… - начинаю я. И понимаю, что не знаю, что сказать.
- Я такой, какой есть, Скалли. - В его словах нет горечи, и это огорчает меня еще больше. - Все в порядке. Послушай, я не хочу испортить вечер.
Мне кажется, что еда утратила всякий вкус, и выкладываю макаронины на тарелке невероятными загогулинами. Потом смотрю вверх - и вижу, что Малдер наблюдает за мной, выражение лица у него настороженное. Кэти устала сражаться со своей горбушкой, которая свалилась с подноса на ее высоком стульчике и упала на пол.
Кэти не очень-то волнуют хорошие манеры за столом. Огорченная тем, что техника поедания спагетти с помощью ложки ей дается с трудом, она со стуком роняет бесполезный предмет на пол и переходит к гораздо более действенным методам, а именно, набирает полные горсти скользких макарон и тянет их к своему розовому ротику.
- Она унаследовала ЭТО не от меня, - произносит Малдер, и я чуть не подавилась смехом. Моя душа ликует при мысли, что этот человек все еще способен рассмешить меня.
- Ну вот, Кэти, нам придется искупать тебя, - говорю я, когда Кэти заканчивает свой ужин. Она хлопает скользкими ладошками одна об другую и смеется, услышав хлюпающий звук, который от этого получается. - Лучше вымыть ее до того, как у нее появится раздражение от кетчупа.
- У нее твоя великолепная кожа, - замечает Малдер, глядя, как я вытаскиваю Кэти из ее высокого стульчика. Держа своего чумазого ребенка на вытянутых руках, я направляюсь в ванную. Малдер пытается вытереть ее лицо и руки с помощью бумажных полотенец, смеясь, потому что она хихикает и дрыгает ногами. - У нее спагетти, кажется, даже за шиворотом. - Я потом со стола уберу. Лучше искупать Кэти прямо сейчас, - говорю я, пока Малдер все еще пытается выудить макароны у Кэти из воротника.
Не оставляя ему выбора, я передаю ему Кэти. Он идет за мной в ванную, держа ее на расстоянии от себя. Я не могу решить, то ли он старается не испортить свою одежду, то ли чувствует себя дискомфортно, держа ребенка. Кэти вертится в его руках, стараясь оглянуться и взглянуть на него.
Я включаю воду, достаю полотенца, и вдвоем мы раздеваем Кэти. Я встаю на колени на кафельный пол, и мы вместе сажаем ее в воду. Кэти, как и ее мама, любит принимать ванну. Пока я мою ее, она плещется и визжит. Сладкий запах детского мыла наполняет комнату.
- Мама, уточки, - канючит она, указывая на пакет, в котором лежат ее игрушки для купания. Малдер снимает мешочек с крючка и высыпает формочки и резиновых уток в воду. Он опускается на колени рядом со мной, плечо к плечу, и расстегивает манжеты рубашки. Когда он закатывает рукава, волна воспоминаний о тысячах дней, которые я провела, украдкой бросая взгляды на его голые руки, охватывает меня.
Очень некрасивый шрам пересекает одну загорелую руку ниже локтя. Уверена, что никогда не видела этого уродства раньше. Он, по меньшей мере, три дюйма в длину и выглядит так, словно никогда не был зашит, а кроме того, отвратительно залечен. Я не могу отвести от него взгляда, хотя чувствую смущение Малдера. Он опускает рукав, чтобы прикрыть шрам.
Кэти играет со своими уточками и хохочет, переливая воду из одной формочки в другую. Ее голос звучит еще звонче, отражаясь от кафельных стен. Я вижу, как рядом со мной Малдер напрягается и впивается в края ванны побелевшими пальцами. Его дыхание останавливается, и кажется, что он не в состоянии заставить свои легкие снова работать. Я смотрю на него. Его лицо бледнеет так, что я начинаю серьезно опасаться, что он может потерять сознание.
Он смотрит прямо перед собой, не моргая, словно собирается просверлить дырку в плитках на стене, и, похоже, не отдает себе отчета в том, что происходит вокруг него, - возня Кэти, мой встревоженный взгляд, вода, промочившая рукава его рубашки из-за шумных плесканий его дочери. Он где-то там, в своем мире, - месте, куда я не могу пойти и которое не могу увидеть. Возможно, я и не хочу это видеть.
- Малдер? - зову я, кладя руку ему на плечо и чувствуя, как он дрожит. Он стряхивает мою руку и, вскочив на ноги, бросается вон из ванной.
Его внезапный уход пугает Кэти, и она начинает плакать. Я поспешно заканчиваю купание. Кэти вертится под моими руками, когда я вытираю ее волосы. Мое сердце разрывается, но я не могу оставить ее одну в ванной. Завернув Кэти в полотенце, я глотаю слезы. Ее энергия, наконец, пошла на убыль: длинный день без настоящего дневного сна сыграл свою роль. Кэти едва слышно ноет, пока я вытираю и укладываю ее в спальный мешок. Я начинаю застегивать молнию, но мои руки дрожат. Наконец мне удается уложить ее в постельку, где она мгновенно обнаруживает свою пустышку, которая только ее там и ждала. Наш врач считает, что скоро она научится засыпать без этого. Хорошо ему рассуждать: не он укладывает ее спать каждый вечер.
Мое сердце бешено колотится, когда я бросаюсь к окну спальни. Я вглядываюсь в темноту, обыскивая взглядом улицу, надеясь увидеть Малдера, уловить блеск его глаз в слабом уличном свете. Его там нет. Господи, его там нет.
- Обернись, Скалли.
Его голос пугает меня, я оборачиваюсь и вижу, что он сидит на стуле в углу комнаты. Вид его, едва различимого в тусклом лунном свете, наполняет меня воспоминаниями о той ночи много лет назад, когда Малдер ждал меня, так же сидя в темноте. Ночи, наполненной отчаянием и болью.
- Я боялась, что ты ушел. - Я подхожу и сажусь на край кровати. - Малдер, что там случилось, в ванной?
- Мне просто нужно было выбраться оттуда, - отвечает он, потирая лицо руками. Потом встает со стула, как будто не может больше ни минуты просидеть спокойно, и подходит к окну. Малдер смотрит вниз, как я в течение многих ночей. Я смотрю на его лицо в профиль. На нем написана печаль. - Так вот что ты видела каждую ночь.
- Я видела человека, которого мне очень не хватало. Я видела кого-то, кто испытывал боль. Человека, которому я не могла помочь. Малдер, почему ты только что выскочил из ванной?
- Я вдруг вспомнил, что мне нужно быть где-то еще. - Он улыбается мне, и я понимаю, что ему самому его неуместный юмор кажется неубедительным. Его улыбка гаснет. - Иногда что-то заставляет меня бежать. Сейчас уже не так часто. Это накатывает внезапно - сердце колотится, нет сил дышать, нервничаю, боюсь, не знаю, что делать. Есть и хорошая сторона - я больше не ору при этом.
- И что-то вызвало это там, в ванной?
Малдер пожимает плечами и оборачивается ко мне.
- Обычно это звук. Никогда не знаю, что явится толчком: автомобильная сирена или "скорая помощь". Даже звонок мобильного телефона… забавно, правда? Мобильник заставляет меня вопить от страха.
Я делаю знак рукой, приглашая его приблизиться. Он останавливается, раздумывая, и я вздрагиваю при мысли, что он отступит, но он все-таки решается и садится на край постели рядом со мной. Я сжимаю его руку и утыкаюсь лицом ему в плечо.
- Мне так жаль, Малдер. - Мой голос звучит приглушенно. Я чувствую, как он другой рукой гладит мои волосы. - Хотела бы я знать, как тебе помочь.
Малдер прижимает меня к себе. Я обнимаю его, несколько встревоженная тем, что отчетливо ощущаю его ребра сквозь рубашку. Он сжимает меня сильнее, и его руки начинают путешествие по моему телу. Меня пугает, насколько сильно я чувствую потребность в его прикосновении.
Малдер проводит вверх по моим рукам - и берет мое лицо в ладони. На его лице то самое выражение, которое я помню с давних времен, - оно напоминает о тех мгновениях, когда мы приближались к самому краю отчаяния. Его губы жадно прижимаются к моим. Мои руки тонут в его длинных волосах, повинуясь моему собственному непреодолимому желанию ласкать его и получать то же взамен.
Тело Малдера напрягается, словно сквозь него проходит электрический разряд, и его дыхание около моих губ становится прерывистым. Он резко хватает меня за руки выше локтей и грубо отталкивает от себя. Его взгляд настолько темен и наполнен болью, что мне хочется зажмуриться и отвернуться. Возможно, именно шок мешает мне сделать это. Я просто не могу отвести глаза.
- Никто не может мне помочь. Я только затяну в пропасть вместе с собой и тебя, и Кэти, - произносит он глухо голосом, в котором звучит горечь. - Зря я сюда пришел.
И прежде чем я обретаю способность двигаться - он исчезает. Я слышу звук закрывающейся входной двери, эхом разносящейся по квартире. Всё, точка. Поднявшись с места, я на дрожащих ногах направляюсь к окну - как раз вовремя, чтобы увидеть отчаянное бегство Малдера.

Дня три или четыре (даже не помню точно, сколько) я кое-как влачила свое существование. Боль, к которой я привыкла за последние два года, меркла в сравнении с этой пустотой. Не важно, насколько одинокой я была в то время, - Малдер всегда находился на краю моей жизни, видимый уголком глаза. На этот раз я ощущала, что он уходил от меня. Хоть я и проводила каждый вечер у окна - он ни разу не пришел, чтобы постоять под фонарем.
Я заставляла себя что-то делать только из-за необходимости заботиться о Кэти. Ее радостные крики будили меня каждое утро - и я поднималась, моргая глазами от недосыпа, и принималась кормить, одевать ее и делать все то, что необходимо было делать. Чувствительный ребенок, она гладила меня по щеке и говорила серьезно: "Мамочка грустит".
Как-то мне приснилось, что мы с Малдером едем по бесконечному шоссе на среднем Западе, споря по поводу очередного дела. Не знаю, что послужило причиной спора, но я не уступала ни на дюйм. Я отвечала доводом на довод, пока Малдер не обернулся ко мне и не спросил:
- Ты никогда не сдаешься, так ведь?
Я проснулась, как от удара, вопрос эхом звучал в моей голове. И в ту же секунду я знала, что должна сделать. Я вспомнила время, когда рак почти парализовал меня страхом. И Малдер заставил меня преодолеть мой ужас и делать то, что требовалось. Я отчаянно хотела отплатить ему той же монетой, но для этого нужно было сначала найти его.
Было еще темно, когда я пошла на кухню. Кэти нежилась под одеялами, как маленький теплый комочек. Мои руки слегка дрожали, когда я налила себе немного кофе и уселась за стол с блокнотом и карандашом. Я записала каждую деталь, которую могла припомнить, из разговора с Малдером за ужином и взялась за телефонную книгу, чтобы провести несложное расследование, не требующее высоких профессиональных навыков.
Несколько часов спустя, оставив Кэти на попечение моей мамы, я направилась в "Мебель Фрэнка". Вот он, неприметный фасад магазина, зажатого между небольшими элегантными кафе и недорогими лавками. Похоже, заведение Фрэнка находилось здесь с момента закладки в мостовую первого камня.
Запах в магазине стоял несколько затхлый, и у Фрэнка, определенно, имелись проблемы со сбытом товара, поскольку магазин выглядел загроможденным, но некоторые весьма недурные предметы были выставлены неплохо. Я выдвигала ящики небольшого комода, ожидая, когда Фрэнк закончит разговор с покупателем. Провела рукой по гладкой деревянной поверхности и подумала - не Малдер ли работал над этой вещью. Наконец, покупатель отправился дальше - рассматривать вычурное кресло-качалку, а я подошла к Фрэнку.
- Извините, я ищу Фокса Малдера, - сказала я, стараясь не звучать, как агент ФБР. Фрэнк окинул меня изучающим взглядом, прикидывая, не представляю ли я какой-нибудь угрозы для Малдера. - Он не замешан ни в какой передряге, сэр. - В подсобке, - буркнул он неприветливо, махнув в сторону открытой двери. - По коридору, потом налево.
Я прошла по короткому коридору, мимо календаря за 1977 год, изображающего девиц с голой грудью и прической в стиле Фары Фоссетт. И через открытую дверь увидела Малдера, но он не услышал моих шагов, заглушенных чирк-чирк его наждачной бумаги.
Я впивалась в него взглядом, пока он обрабатывал наждачкой поверхность стола для фермерского дома. Его длинные волосы были перевязаны сзади веревочкой, чтобы не падали на лицо во время работы. Он выглядел очень худым, но верхняя часть его тела была весьма мускулистой, вероятно, оттого, что он много работал физически. Джинсы свободно висели на его узких бедрах. На ткани отчетливо виднелись следы лака. Некогда белая футболка пестрела рыжими и коричневыми разводами и пятнами. От его движений футболка немного задралась, приоткрывая участок загорелой кожи, и от этого вида у меня перехватило дыхание. И столь долго сдерживаемое возбуждение начало подниматься во мне.
- Тебе следует носить респиратор, - сказала я, остановившись на пороге и прислонившись спиной к дверному косяку. Малдер вздрогнул так, словно произошло землетрясение, и у меня сжалось горло от чувства вины. Результатом моего вторжения было то, что он начал трястись. Его рот напрягся, пока он пытался справиться с собой и успокоиться.
- Фрэнк говорит то же самое. Но я не выношу, когда что-то закрывает мне рот. - Он посмотрел вниз на свои руки, держащие наждак. - Тебе не следовало приходить сюда, Скалли.
- Малдер, если бы все было наоборот, ты бы сдался и отказался от меня?
Он положил кусок наждака на рабочий прилавок за его спиной и вытер стол чистой тряпкой.
- Не думаю, чтобы ты когда-нибудь позволила себе оказаться в таком дерьме.
- Ты считаешь, что у тебя был какой-то выбор? Что у тебя по какой-то причине не хватило моральных принципов, чтобы справиться с этим? Малдер, ты самый сильный и самый умный человек из всех, которых я знаю. И самый упрямый. Может, в этом-то и заключается проблема. Ты пытаешься бороться со всем этим в одиночку. - Я сделала шаг к нему. - Может, тебе стоило бы позволить кому-нибудь помочь тебе.
Я взяла его пыльную, загрубевшую от работы руку в свои. Он не смотрел на меня, но я видела бурю чувств, отразившихся на его лице.
- Малдер, когда ты только вернулся, я боялась давить на тебя из опасения, что таким образом столкну тебя за некую воображаемую грань. Может быть, я сделала ошибку, что оставила тебя со всем этим один на один.
Это привлекло его внимание, и он поднял на меня глаза.
- Нет, они бы посадили меня под замок. Я бы просто свихнулся в этой клинике. Ты поступила правильно.
- Правда? - Я чувствовала слезы, бегущие по моим щекам. Провела пальцем по его запястью, потом вверх по руке до ужасного шрама около локтя. - Как это произошло?
- Кое-кто хотел заполучить мое одеяло. А я не отдавал. - Губы его растянулись в печальной улыбке. - Ты говоришь, я упрямый. Слушай, тебе не надо об этом беспокоиться.
- Малдер, я не хочу, чтобы ты оставался вдали от меня. Ты нужен мне.
- Я не тот, кем был раньше. И никогда снова таким не буду. Честно говоря, я не очень-то его помню.
- Ты думаешь, я та же женщина, которой была 10 лет назад? - Я поднесла его руку к губам, целуя каждую царапину, каждый крошечный шрам. - Всё, что случается с нами в жизни, меняет и закаляет нас. Когда-то я любила того, кто носил дорогие костюмы и заумно острил. Но знаешь что? Сейчас я люблю того, кто умеет чинить мебель и находит в себе силы подниматься каждое утро с постели. Я думаю, мне просто судьбой предназначено любить тебя.
Я наконец-то сделала то, о чем всегда мечтала: привела Фокса Малдера в состояние столбняка. Я потянулась и, обхватив его шею, притянула его лицо к себе и мягко поцеловала в губы.
- Я не могу заставить тебя вернуться, Малдер. Я люблю тебя. Просто помни, что свет в окне зажжен всегда.
После этого я ушла, оглянувшись только один раз. Его голова была опущена, а руки сжимали край фермерского стола, словно тот был единственным якорем, удерживающим его около причала. Я обнаружила, что шаги мои легки, а сердце в покое.

Дни проходили за днями, и состояние покоя и умиротворенности неохотно уступило место осознанию того, что происходящее больше мне не подвластно. Малдер или вернется ко мне, или нет, но только он может принять это решение. Дни проходили кое-как, а ночи были ужасающе длинными.
Кэти - великолепный способ отвлечься, шумный, радостный и полный очарования. Я все больше и больше начинала видеть в ней ее отца. Как-то вечером мы строили башню из кубиков, когда раздался звонок в дверь. Я не позволяю себе даже намека на надежду, боясь разочароваться, если посетитель окажется домохозяином, пришедшим починить кран на кухне.
Я расправляю плечи навстречу неизбежному и смотрю в дверной глазок. Мое сердце готово выпрыгнуть из груди, когда я распахиваю дверь и вижу Малдера с большим бумажным пакетом в руках. Кэти визжит от восторга, и меня радует, что она, похоже, узнаёт Малдера.
- Привет, - говорит он, его руки нервно теребят бумажную обертку. - Я много думал над тем, что ты сказала.
- Входи, - говорю я и закрываю за ним дверь. Он смотрит на Кэти, которая ликующе обрушивает нашу башню из кубиков. Если бы только это было так просто: раз - и готово, стены разрушены. Она прыгает на месте от возбуждения и посматривает на Малдера, ожидая его реакции на ее проделки.
- Эй, Кэти, я тебе кое-что принес, - говорит он, опускаясь на корточки рядом с ней. Его голос струится теплым медом, когда он кладет пакет на пол. Кэти очень хорошо понимает принцип получения подарков и тут же одаривает себя. Малдер смотрит на меня и улыбается своей знаменитой обезоруживающей улыбкой. Я опускаюсь на колени рядом с ним - бедро к бедру. Он разворачивает пакет и достает из него деревянную колыбельку. Маловата для настоящего ребенка, но в самый раз для куклы. Она выкрашена в медово-желтый цвет, спинка и бока сделаны в форме сердца. На спинке вырезаны деревянные цветы, а по бокам пропущены маленькие листочки и грозди винограда.
Кэти смотрит как завороженная. Ее пальчики трогают цветы. Она инстинктивно знает, для чего колыбелька нужна, поэтому бежит к своим игрушкам и притаскивает столько кукол и пупсов, сколько могут удержать ее маленькие ручки. - Ты это сам сделал? - спрашиваю я, когда снова обретаю способность говорить. - Это очень красиво.
- Я бы хотел быть здесь, чтобы сделать такую для Кэти.
Я наклоняюсь, обнимаю его и чувствую его теплое дыхание на своей щеке. Мы долгое время не двигаемся, просто стоим на коленях, сжимая друг друга в объятиях, и плачем.
- Ты здесь теперь. Только это и важно для меня.

Часть 3. Приют

Дэйзи, Дэйзи, дай скорее ответ!
Я почти свихнулся от любви к тебе!
На большую свадьбу у нас денег нет,
Не по средствам мне наем карет,
Но ты со мною разделишь
Мой двухместный велосипед!

Я слышу восторженный баритон Малдера, несущийся из комнаты Кэти, и, улыбаясь, качаю головой. Он никогда не добьется, чтобы ребенок заснул, если будет петь так громко. Малдер только учится быть отцом, открывая для себя, что Кэти любит, а что нет. И хотя мой инстинкт велит мне рвануться вперед и служить переводчиком, я заставляю себя оставаться на месте и дать ему возможность научиться произносить слово "ребенок".
Я протираю кухонный стол, смахивая остатки ужина Кэти себе в ладонь. Присев на корточки, собираю с пола кусочки курицы и картошки. Как это одной крохотной девчушке удается создать вокруг себя такой беспорядок?
Голос Малдера звучит теперь тише, спокойнее. Вот так-то лучше. Я слышу, как он что-то шепчет ей, может, рассказывает сказку. Он выдумывает замечательные истории о феях, привидениях и добрых волшебниках. Много лет назад Малдер рассказывал всякие истории во время скучных засад, а я всеми силами старалась не показать своего интереса и восхищения. Ну и дурочкой же я тогда была!
Напоследок я протираю прилавок и вешаю кухонное полотенце на крючок для просушки. Свет на кухне погашен, и квартира погружается в мягкий полумрак, освещенная только настольной лампой в гостиной. Я закрываю глаза и наслаждаюсь звуками голоса Малдера. Не могу расслышать слова, но его тон гипнотизирует. Я пытаюсь не замечать свою внутреннюю боль, тоску по чему-то недостижимому.
Вот уже много недель Малдер ужинает с нами почти каждый вечер. Обычно я готовлю, пока он играет с Кэти. Иногда мы заказывает еду на дом, и это напоминает мне о бесчисленных ночах, проведенных за работой, когда мы ели пиццу или китайскую пищу. Теперь во время ужина нас разделяет не груда файлов, а двухлетний ребенок.
На прошлой неделе мы ходили вместе с Кэти в ресторан через улицу. Я знаю, что Малдер нервничал, вспоминая ночи, когда он ел сандвичи, заботливо оставленные для него на ближайшей помойке. Хозяин ресторана даже прослезился, увидев нас троих вместе, и не позволил нам заплатить за ужин.
Малдер появляется на пороге комнаты. Он потягивается, подняв руки над головой, и его свитер приподнимается, открывая полоску загорелой кожи над поясом джинсов. Мои руки жаждут скользнуть под свитер и потрогать его теплую кожу. Хотя мы теперь и проводим время вместе, ни один из нас не имеет смелости, чтобы пересечь эту разделительную черту.
- Потребовалось три песни и две истории, чтобы она, наконец, заснула, - Малдер падает на диван и вытягивает свои длинные ноги под кофейным столиком.
- Она борется со сном, чтобы больше времени побыть с тобой, - говорю я и ловлю себя на том, что думаю: не звучит ли это как критика. - Ты ее завораживаешь.
- Она меня завораживает. В ней всё чудесно. Словно мир - новая сверкающая игрушка. Неужели и мы такими были, когда были маленькими?
Я тоже пристраиваюсь на диване рядом с Малдером, но не дотрагиваюсь до него.
- Я думаю, что дети смотрят на мир и видят все его возможности, но большинство из нас теряет эту способность, когда вырастает. Лишь немногим удается ее сохранить. - Я поворачиваюсь и ловлю взгляд Малдера. Он всегда был одним из этих немногих, глядящих на жизнь широко открытыми глазами. Чего ему стоил ужас последних нескольких лет? Не утраты ли этой способности? Если так, это было бы самой высокой ценой из всех возможных.
Раньше меня просто бесила его абсолютная уверенность, что каждое дело, над которым мы работали, было реальным, и в нем таились ответы на все вопросы вселенной. Он преподносил Большое Синее Чудовище или загадочные Огни Черной Горы как волшебник, демонстрирующий чудо перевоплощения. Я, конечно, считала своим долгом сдерживать этот безудержный энтузиазм. Теперь мне не хватает изумления в его глазах, сияния его очаровательной улыбки, с легкостью побуждавшей меня следовать за ним на край света. Жизнь - подчас чертовски забавная штука.
- Мне, наверное, нужно дать тебе отдохнуть, - говорит он и начинает подниматься с дивана.
Малдер никогда не задерживается надолго после того, как Кэти засыпает. Его до сих пор мучают приступы паники, а когда ничего не случается, думаю, он стремится убраться восвояси, не опозорившись. Иногда что-нибудь выбивает его из колеи, лишая возможности дышать и заставляя безостановочно трястись. В такие минуты он не решается встретиться со мной взглядом. Может, его смущает, что я стала свидетелем его слабости.
Малдер все время держит себя в узде, боясь, что если я увижу всю его боль, я в ужасе отвернусь от него. Он думает, что я сильная, что я не смогу принять человека, которым он стал. Вот еще одна маленькая шутка судьбы - моя гордость держит меня вдали от человека, в котором я нуждаюсь больше всего. Я старалась прикрыть следы моих собственных страхов и боли. Но мне удалось только замаскировать очевидное. Я тоже боюсь обнажать свои раны.
- Еще рано, Малдер. Давай посмотрим телевизор? - Я осторожно дотрагиваюсь до его руки. Он снова садится и с нерешительным видом откидывается на спинку дивана. Я беру пульт, включаю телевизор и переключаю каналы, пока не натыкаюсь на старый фильм.
Я гашу лампу, и теперь комната освещена только голубоватым отблеском от экрана телевизора, на котором - "Мистер Смит едет в Вашингтон". Мы усаживаемся поудобней, едва касаясь бедрами, и смотрим кино. Я поражена тем, насколько молодой Джеймс Стюарт похож на Малдера, каким я его увидела впервые: возбужденного, задорного и почти невыносимо красивого. Я бросаю взгляд на Малдера, размышляя, замечает ли он нечто знакомое в перипетиях борьбы Джефферсона Смита с коррупцией и злом в Вашингтоне. Лицо Малдера остается непроницаемым, но он, похоже, позволяет себе немного расслабиться и чуть ближе придвинуться ко мне. Я снова возвращаюсь к фильму, улыбаясь, когда Смит называет предмет своего увлечения по фамилии.
Мои глаза наполняются слезами в тот момент, когда Джефферсон Смит падает на пол в Сенате, убежденный, что он опозорен и одинок. Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на реакцию Малдера, и обнаруживаю, что он заснул, откинув голову на спинку дивана и слегка приоткрыв рот.
Он очень давно не спал в моем присутствии. Первый раз с того момента, как он вернулся в мою жизнь, я вижу его полностью умиротворенным и спокойным. Его лицо кажется моложе, маленькие морщинки вокруг глаз разглажены сном, и боль, которая, похоже, держит его в тисках, на время отпускает его. Я провожу пальцем по его подбородку и возношу хвалы Господу за то, что мне позволено это увидеть.
За прошедшие годы Малдер провел здесь много ночей - некоторые на диване, а некоторые - в моей постели. Я боюсь, что если попробую разбудить его и уложить в постель, он ударится в панику и сбежит в свою комнатку за мебельным магазином. Лучше оставить его спать на диване. Я достаю из ящика пару одеял и укрываю его. Малдер растягивается на диване во весь рост. Что ж, видимо, я поступила правильно.
Потом я иду проверить Кэти и начинаю готовиться ко сну. Я думаю о мужчине, который спит сейчас в соседней комнате, и удивляюсь - неужели эта почти семейная жизнь и есть всё, что у нас когда-либо будет. В течение двух лет я наблюдала за ним издали. Он был слишком травмирован, слишком уязвим, чтобы позволить мне подойти ближе. Мне бы надо радоваться тому, что у нас есть сейчас, но я жадная. Я чувствую себя, как женщина, которая снова обрела способность ходить. Но меня ни за что не удовлетворит продвижение потихоньку, маленькими шажками - я хочу бежать.
Перед тем, как заснуть, я молюсь, чтобы в один прекрасный день мы начали жизнь вместе. Когда я позволяю себе мечтать, то вижу дом в деревне, где Малдер мог бы делать прекрасную мебель, а я лечила бы местных жителей - боли в горле, переломы рук и ног и другие болезни, которые легко поддаются лечению. Я представляю себе место, где Кэти выросла бы сильной и здоровой.
Я просыпаюсь от криков, за которыми следует удар. Сначала я не в состоянии двигаться, сердце готово выскочить из груди. Онемевшими от сна пальцами зажигаю лампу около кровати. Потом врываюсь в комнату и с удивлением обнаруживаю, что грохот не разбудил Кэти.
Освещения из спальни достаточно, чтобы рассмотреть картину. Малдер сидит на полу - взгляд стеклянный, грудь вздымается, лицо мокрое от пота. Я слышу его затрудненное дыхание, словно каждый вздох причиняет ему боль.
Этого следовало ожидать. И в лучшие-то дни своей жизни Малдер страдал от ночных кошмаров. После всего того, что ему пришлось пережить, я должна была предвидеть это. Но выражение его лица - словно его сейчас раздавит товарняк - повергает меня в шок.
Я опускаюсь на колени в двух шагах от него. Держа руки ладонями вверх, я стараюсь выглядеть как можно более миролюбиво. Он пытается выровнять дыхание и тянет за ворот своего свитера, словно тот его душит. Потом обводит взглядом комнату, но вряд ли понимает, где находится. Он напоминает мне перепуганное животное, загнанное в ловушку.
- Малдер, ты в безопасности. В моей квартире. Тебе приснился кошмар. - По-прежнему стоя на коленях, я придвигаюсь чуть ближе, но не пытаюсь дотронуться до него. Я просто сижу и считаю его вдохи и выдохи, пока он приходит в себя. Все еще прижимая руки к горлу, он постепенно начинает воспринимать окружающее.
- Господи, Скалли, я разбил твою лампу, - говорит он, когда его дыхание выравнивается настолько, что он может произнести слова.
Он, вероятно, от чего-то отмахивался и столкнул лампу со столика около дивана. От нее остались только светло коричневые керамические черепки, лежащие на паркетном полу, абажур валяется рядом. Малдер пытается неловкими от шока руками подобрать осколки.
- Магазин "Поттери Барн". Мне понадобится не более получаса на покупку новой. - Здесь есть только две вещи, которые ничем нельзя заменить. Я не хочу, чтобы Малдер порезался об острые осколки, поэтому сжимаю его холодные, как лед, пальцы. Его лицо влажно от пота, я беру его в ладони и чувствую, как его тело сотрясает дрожь.
- Давай-ка, тебе лучше сесть сюда. Ты замерз. - Я тяну его вверх, и он, дрожа, падает на диван. Обернув нас обоих одеялом, я крепко обнимаю его. Его руки так сжимают меня, словно я единственная безопасная вещь в мире, и мне становится трудно дышать.
- Надеюсь, я не разбудил Кэти, - говорит он. Его голос дрожит, и он продолжать трястись всем телом.
- Нет, она спит. У тебя это часто бывает, да, Малдер? Поэтому ты всегда так рано уходишь.
- Теперь уже не так часто, как раньше. В самом начале было гораздо хуже - привлекало много внимания в ночлежках, поэтому я старался по возможности ночевать на улице. Пьяные могут спать где угодно. - Он пытается улыбнуться, но меня не проведешь. - Сейчас лучше - ночью на складе, кроме меня, никого нет. Я там никого не беспокою.
- Ты боишься разбудить соседей? - Я немного отодвигаюсь, чтобы посмотреть ему в глаза. - Малдер, тебе нужна помощь.
Это разрывает тебя на части - приступы паники, кошмары. Ты же знаешь, что без лечения улучшения не наступит. Мой голос звучит резче, чем я хотела. Не знаю, на кого я больше разозлилась: на Малдера за то, что он недостаточно заботился о своем здоровье, или на себя за то, что была резка с ним. Его лицо неподвижно.
- И что, ты думаешь, врач может сделать для меня? Предположим, что он не сдаст меня при первом же упоминании о похищении инопланетянами. Как долго, по твоему мнению, я продержусь, прежде чем меня залечат до полного отупения?
Голос у него низкий, полный спокойного гнева, и от этого еще более пугающий. Но он не отпускает меня, и я надеюсь, что это означает больше, чем просто необходимость ощущать рядом тепло другого человека. Я кладу голову ему на грудь и слушаю стук его сердца. Мои молитвы текут, как соленые слезы. Господи Боже, пожалуйста, излечи этого сломленного человека.
Пожалуйста, восстанови его дух. Пожалуйста, дай мне силы помочь ему.
- Что тебе снится? - спрашиваю я в мягкие складки его свитера.
- Не хочу говорить об этом.
- Моя мама всегда утверждала, что рассказ о плохих снах забирает их силу. Если это срабатывает, чтобы побороть детские плохие сны, может, это сработает и для твоих взрослых кошмаров. - Мое ухо прижато к его груди, и я слышу, как он вздыхает. Я совсем сошла с ума, потому что изображаю психолога-любителя с настоящим профессионалом. Но если я не могу заставить его поговорить со специалистом, может, мне удастся заставить его поговорить со мной.
- Скалли… Ну, хорошо. Ты хочешь услышать о моих снах? Во сне мне холодно, как будто я лежу голый на глыбе льда. Я не могу шевельнуться. Не могу помешать им мучить меня. А они именно это и делают, разрывая мою плоть, ломая кости. Я кричу и кричу, но это не кончается. - Он говорит шепотом, и в его голосе такая острая боль, что ее края, кажется, могут порезать до крови. - Знаешь, я действительно не помню, что со мной произошло… в смысле, наяву. Я вижу вспышки света, картины, но не знаю, настоящие ли они или просто мой ум создал все это для того, чтобы заполнить пробелы. Каким-то образом это делает кошмары еще хуже. Боюсь, что сны являются правдой.
Рот у меня пересох, а тело напряглось в объятиях Малдера, когда озарение снизошло на меня. Я отпрянула, пытаясь выпутаться из одеяла. Слишком сильно и слишком близко. Я смотрю на Малдера немигающим взглядом, пытаясь бороться с поднимающейся дурнотой. Я знаю эту правду, которую я тоже как будто помню, но не совсем отчетливо, - проблеск чего-то столь ужасного, что остается только молиться, чтобы это не оказалось реальностью. Пожалуйста, пусть это будет продуктом воспаленного воображения или фантазией, рожденной просмотром по телевизору очередного ужастика. Господи Боже, не хочу, чтобы это оказалось правдой.
Малдер глубоко вздыхает, и клянусь, он в состоянии прочесть мои мысли. Не знаю, пугает это меня или успокаивает. Он снова притягивает меня к себе, и я прижимаюсь к нему, слишком потрясенная, чтобы сопротивляться.
- Ты ведь знаешь, правда?
Я киваю, мои волосы скользят по гладкой поверхности его свитера. Мы сидим, обнявшись, как дети, которые боятся темноты. Поистине, слепой ведет слепого. Убаюканная биением его сердца и его ровным дыханием, я засыпаю.
И просыпаюсь в одиночестве от звука мультиков. Я так заботливо укрыта двумя одеялами, что мне приходится потрудиться, чтобы выбраться. Остатки разбитой лампы убраны. Я словно вижу, как Малдер, стараясь не шуметь, осторожно поднимает каждый черепок, а потом выходит, тихо прикрыв за собой дверь. Я зажмуриваюсь, и лицо Малдера проплывает перед моим мысленным взором. Меня беспокоит, не слишком ли сильно я на него надавила.
Кэти сидит перед телевизором и, не отрываясь, смотрит, как на экране мульт-кошка гоняется за гораздо более умной мульт-мышкой. Мышка согласно традиции проскальзывает в арку в стене, символизирующую вход в мышиную норку, предоставляя кошке право с размаху влепиться в стену. Боюсь, однажды Кэти обнаружит, что в реальной жизни мышкам редко удается спастись и что кошки обычно побеждают.
В спальне безрезультатно надрывается будильник, но звучит недостаточно громко, чтобы быть услышанным в соседней комнате. Сколько времени он звонил, а я не обращала на него внимания? Один взгляд на часы дает мне понять, что нужно торопиться, чтобы успеть на работу.
Кэти ловко использует мою заторможенность для своей выгоды. Я позволяю ей завтракать перед телевизором, потому что всякая попытка оторвать ее от мультиков или выключить телевизор отнимет массу времени, а у меня и так каждая минута на вес золота. Пытаясь отвлечь ее внимание от мульт-борьбы, чтобы одеть, я осознаю, что этот раунд мною проигран. Если я не могу контролировать ее в два года, какого черта мне останется делать, когда ей будет четырнадцать?
Носясь по квартире в попытках собраться на работу, я говорю себе, что могу побаловать ее хоть иногда. В конце концов, большую часть времени я контролирую ситуацию.
Когда я привожу Кэти к няне, я уже серьезно опаздываю. Конечно, утро было бы недостаточно гадким, если бы не было дождя. Серые мокрые струи затекают за воротник моего плаща, и мои кости начинают ныть.
Я работаю только как консультант, проводя учебные аутопсии в Квантико и анализируя данные для расследований. Когда-то давно я надеялась отделить себя от ФБР. Со всех точек зрения, моя новая карьера должна была этому способствовать - уважаемая, значимая работа. Очень редко случаются звонки посреди ночи и срочные выезды в аэропорт. Я действительно должна любить эту новую жизнь, но она кажется бесцветной после взрывов яркого цвета - того, чем была работа с Малдером. Обычно я провожу один день в неделю в Штаб-квартире ФБР. Это как раз сегодня, и мои мысли полны горечи и радости, когда я прохожу по знакомым коридорам, вспоминая многочисленные пробежки по ним в попытке угнаться за взбудораженным Малдером. Иногда мне кажется, что его призрак живет в этом здании, призрак человека, которым он когда-то был.
Я позорно опаздываю на полчаса на первую встречу с несколькими агентами, которым нужна моя помощь касательно некоторых данных дела с точки зрения судебной медицины. Хоть я и стараюсь сосредоточиться на агентах и их проблемах, мои мысли снова и снова возвращаются к Малдеру. Мне не хватает его. Я помню, как гладкая пола его кожаной куртки случайно касалась моей руки, и я бросала на него предостерегающий взгляд, но при этом любила каждое недозволенное прикосновение. Эти не слишком деловые мысли позволяют мне скоротать время до конца встречи.
Когда я бываю в Гуверовском центре, мы со Скиннером обычно встречаемся за ланчем в небольшом кафе, где подают замечательные бутерброды и готовят, вероятно, самый вкусный картофельный салат в городе. Не то чтобы я каждый раз заказываю картофельный салат.
Мы вешаем мокрые плащи на вешалку, и на темном линолеуме сразу образуются лужи. Беря тарелку с салатом, я наблюдаю, как Скиннер уставляет поднос внушительным количеством еды. Он с извиняющимся видом улыбается и приступает к поглощению пищи. Долгое время я думала, что наши совместные обеды служили для Скиннера своего рода покаянием. Он каждый раз спрашивает о Кэти, хотя видел ее всего несколько раз. Потом задает вопрос, "нет ли чего нового", что на его языке означает "не видела ли я Малдера".
Я рассказываю ему о встрече с Малдером в кафе или в парке, и его лицо становится очень печальным. Вина тяжелым грузом давит на него, и даже его незаурядной силы не хватает, чтобы справиться с этим весом.
Я ездила к Скиннеру на следующее утро после того, как Малдер приходил ко мне в первый раз. Он на мгновение лишился дара речи, когда я сказала, что Малдер придет на ужин этим вечером. Слезы блеснули за стеклами его очков, и он отвернулся, как будто вид из окна его квартиры вдруг показался ему очень занимательным.
Теперь Скиннер чувствует мое напряжение и спрашивает, что меня беспокоит. Я должна положить на чашу весов мою потребность получить совет и право Малдера на невмешательство в его личную жизнь и определить, что перевесит. Заботливый тон Скиннера делает свое дело, и я, как из рога изобилия, выдаю всю информацию и о ночных кошмарах, и о приступах паники, и о боли, и обо всех многочисленных симптомах пост-травматического синдрома.
Скиннер, благослови его Господь, не видит во всем этом ничего неожиданного. Я напоминаю себе, что этот человек прошел через многое еще до того, как я с ним познакомилась. Его ответ успокаивает меня, а совет звучит уверенно, что помогает и мне продержаться до конца дня.
После ужина, проведенного в тщетном ожидании стука в дверь и появления Малдера, Кэти засыпает, а меня, словно старое изношенное одеяло, охватывает чувство одиночества. Я думаю, неужели ущерб слишком велик и мы с Малдером настолько сломлены нашим прошлым, что не сможем найти утешение друг в друге.
На поверку выходит, что я веду активный образ жизни. Всё подчинено порядку и разуму: я работаю, ращу ребенка, плачу по счетам. Но все это не что иное, как хитроумная иллюзия, созданная не столько для того, чтобы обмануть весь мир, сколько для себя. Я пытаюсь убедить себя, что отупение, которое я испытываю, является не чем иным, как результатом слишком занятой жизни, но в глубине сердца я знаю, что притупившиеся эмоции - это ненормально.
Я снимаю промокший костюм и переодеваюсь в пижаму, оглядываю свою квартиру и вижу приметы успешной жизни. Я пример того, что со временем человек может заставить раны зарубцеваться и даже спрятать рубцы. Как забавно, что за благополучным фасадом я прячу ничуть не меньший надлом, чем Малдер. Просто он более честен в этом вопросе.

Я включаю телевизор и смотрю очередную серию бессмысленного сериала, в котором милые люди живут беззаботной жизнью. Напыщенные диалоги нагоняют на меня тоску, и я вместо телевизора начинаю слушать, как дождь бьет в стекло. Машины шуршат по лужам, их свист перекрывает стаккато дождя.
Стук в дверь пугает меня. Погода сегодня слишком гадкая для всех, кроме Малдера, чтобы выйти на улицу. Секунду я стою, держась за дверную ручку, собираясь с силами, чтобы увидеть человека, который ждет меня по ту сторону двери, и, с трудом сглотнув, открываю дверь.
- Я знаю, что уже поздно, - говорит он, его волосы прилипли к щекам. - Но мне нужно было увидеть тебя.
- Малдер, ты промок. - Он, должно быть, шел пешком добрую милю из своей комнатки за складом подержанной мебели. Я не могу решить, растрогаться от этого или разозлиться, потому что он рискует заболеть пневмонией. Он снимает мокрую насквозь куртку, и я беру ее из его холодных, как лед, пальцев. - Я принесу полотенце.
Когда я возвращаюсь, повесив его куртку в ванной комнате, с полотенцем в руках, он стаскивает хлюпающие кроссовки. Я бросаю ему полотенце и ставлю кроссовки перед обогревателем на кухне для просушки.
- Тебе нужно снять мокрую одежду. - Его рубашка прилипла к телу, мокрая в тех местах, где дождь затекал за ворот его куртки. Он вытирает полотенцем лицо и шею, потом волосы.
- Дай мне минутку, мой привод проржавел, - говорит он, ухмыляясь из-под полотенца.
- Наверно, похоже на езду на велосипеде, Малдер, - парирую я, ведя его в ванную. - Скоро восстановится.
Я так много должна сказать Малдеру. Например, что ему не нужно прятаться от меня. Что я не испугаюсь, что бы он ни сказал или ни сделал. Что он нужен мне так же сильно, как я нужна ему. Малдер расстегивает рубашку, и слова исчезают из моей головы, как утренний туман с поверхности озера. Все, что я могу, это смотреть, как из-под мокрой ткани появляется полоска кожи.
Мои руки начинают жить своею собственной жизнью, и я стягиваю рубашку с его плеч и рук. Он, похоже, задерживает дыхание и наблюдает за мной с выражением в глазах, которое я не могу прочитать. Мои пальцы скользят по его плечам и груди.
Маленькие шрамы, как вехи в пустыне, напоминают мне о прошлом. Я прижимаюсь губами к каждой отметине, словно этим могу заставить боль уйти. Это шрам от пули, которой я ранила его. Это - память о Джерсийском дьяволе. Несколько других я помню по тому времени, когда он, сильно израненный, возвратился к нам.
Мои губы следуют вниз по его телу, внезапно привороженные дорожкой волос, которая исчезает под поясом его промокших джинсов. Я добираюсь до милой выпуклости его пупка, и у него перехватывает дыхание. Его судорожный вдох оставляет промежуток между поясом его джинсов и телом.
Дрожащими руками Малдер хватает меня за плечи и поднимает на ноги. Я опускаю голову и думаю, не слишком ли далеко я зашла. И чувствую его дыхание на своей коже, когда он осторожно целует мой лоб. Видит ли он меня так же, как в те времена, когда мы были любовниками?
Я поднимаю глаза и встречаюсь с ним взглядом. И перестаю дышать. Говорят, что глаза - зеркало души. Я чувствую, что могу заглянуть в самую глубину его сердца. Я потрясена отвагой, которую вижу там, и полным отказом от всяческой защиты. Он простирает свою любовь передо мной, как предложение.
Руки Малдера проникают под мягкий материал моей пижамы. Его пальцы холодны на теплой коже моей спины. Я приветствую холод, чувствуя себя более живой, чем когда-либо в течение последних нескольких лет. Мои руки тоже заняты, гладя его грудь, следуя выпуклостям и впадинам его угловатой топографии.
И все это время мы целуемся. Наши губы дразнят и касаются друг друга то нежно, то жадно. Он, наконец, отодвигается, тяжело дыша, и срывает с меня пижамную куртку через голову.
Малдер медленно опускается на колени, его руки стягивают с меня пижамные брюки. Он морщится, когда ударяется коленями о холодный кафельный пол: среднего возраста кости протестуют против жесткого покрытия. Он смотрит на меня снизу вверх, на его глазах блестят слезы. Он - человек, который провел в пути много лет и прошел много миль. Я верю, что он думал, что никогда снова не увидит дом, и так боюсь, что не достойна этого взгляда.
Я отбрасываю одежду, сгорая от нетерпения ощутить рядом его сильное тело. Он наклоняется и прижимается лицом к моей груди, его руки обнимают мою талию. Я запускаю дрожащие пальцы в его волосы. Моя потребность быть с ним так велика, что это меня немного пугает.
Малдер загрубелыми руками исследует мое тело. Моя жажда заставляет меня подставить свои груди под его поцелуи. Я немного отодвигаюсь, и он стонет от огорчения. Глядя в его глаза, я стараюсь, чтобы он увидел мое желание, мою любовь и как сильно я хочу, чтобы он занимался со мной любовью. Он улыбается с пониманием и позволяет мне отвести его в спальню.
Малдер сбрасывает свои мокрые джинсы, и мы падаем на кровать. Мы исследует друг друга губами и руками, открывая перемены, произошедшие за последние годы. Малдер тоньше и жестче, чем был в то время, когда мы в последний раз занимались любовью. Его тело выглядит так, словно он прошел сквозь адское пламя. Хотела бы я знать, каким он ощущает мое тело. Беременность и роды обычно изменяют женское тело. Малдер ласкает мои груди, дотрагиваясь до меня почти с благоговением. Если его прикосновения могут служить показателем, его не огорчили изменения.
Я вскрикиваю, когда он входит в меня, смеясь и плача от ощущения полной и откровенной радости. Он замирает и смотрит на меня, а потом покрывает мое лицо поцелуями. Я приподнимаю ноги, стараясь погрузить его еще глубже в себя, и впиваюсь нетерпеливыми пальцами в его округлые ягодицы. Малдер усмехается на проявления моей страсти, как будто она отвечает некой потребности глубоко внутри него.
Мое тело реагирует, словно оно совсем не теряло навыков. Мой ум обращается к памяти. О да, вот это и есть любовь. О, я помню - этот пульс, это биение, это высшее воплощение чувств. Ощущение нарастает, и радость струится обратно в мое сердце, так долго наполненное только болью и печалью. Малдер отвечает на мои задыхающиеся от удовольствия вздохи своим собственным сотрясающим оргазмом. Его тело расслабляется, и он шепчет, что любит меня.
Мы засыпаем в объятиях друг друга, слушая, как дождь стучит по крыше. Я знаю, что мы не решили ни одной проблемы. Наши тревоги ждут нас за пределами этой теплой постели, но в этот момент я просто хочу слушать, как Малдер дышит.
- Я пришел, чтобы сообщить, что думал над тем, что ты сказала вчера, - слышу я голос Малдера у себя над головой, которая лежит на его груди.
Я приподнимаюсь на локте, чтобы посмотреть на него и подготовить себя к разговору, которого нам не избежать. - Я сегодня говорила со Скиннером. Он знает врача, который работал с ветеранами Вьетнама. У этого парня большой опыт лечения пост-травматического синдрома.
- Ты говорила обо мне со Скиннером? - Могу сказать с уверенностью, что ему это не очень нравится.
- Я так беспокоилась, Малдер. Мне нужно было с кем-нибудь поговорить. Скиннер ему доверяет. Он сказал, что этот врач ему помог.
- Скиннер ходил к врачу? Не знаю, что меня удивляет, принимая во внимание то, что он рассказывал мне о своем военном опыте. Думаю, что никогда не представлял себе Скиннера как человека, которому может быть нужна помощь.
- Нуждаться в помощи не является признаком слабости. Ты знаешь это лучше, чем кто-либо другой.
Малдер приподнимается и садится на постели, откинувшись к спинке кровати. Он молчит некоторое время, достаточно долго, чтобы я начала размышлять, не разозлился ли он.
- Я пойду, если ты пойдешь.
- Пойду куда, Малдер?
- Я пойду к врачу, если и ты тоже пойдешь, - говорит он со спокойной силой. - У каждого из нас есть свои демоны, и мы должны ради себя и ради Кэти разобраться с ними.
Я обескуражена его ловким маневром. Он обвел меня вокруг пальца, и мы оба знаем это. Он улыбается мне, самовлюбленный бастард, каков он и есть. Я поднимаюсь с кровати, чувствуя необходимость положить между нами некоторую дистанцию. Его улыбка гаснет, когда я надеваю халат.
Я подхожу к окну и смотрю на тихую улицу. Ресторан напротив закрывается, хозяин запирает дверь на замок. Мой инстинкт тоже подсказывает мне запереть мое сердце, защитить себя и не признаваться в своей слабости. Но где-то в глубине я знаю, что должна быть такой же смелой, каким оказался Малдер.
- Ты думаешь, что ты умнее всех, да? - спрашиваю я, отворачиваясь от окна. - Хорошо, утром мы назначим встречу. Мы позвоним утром врачу и постараемся победить демонов. Кто знает? Может быть, мы сможем найти мир, который позволяет людям спать по ночам и не обнаруживать себя дрожащими от ужаса при звуке включившейся автомобильной сирены. Сегодня я выяснила, что чувства, которые я подавляла, загоняла внутрь в попытке прикрыть боль, не умерли. Они только спали, и мне придется разбудить их.
Я снова забираюсь под одеяла, ища объятий Малдера. Он просовывает руки под халат, лаская мою голую спину. Я не знаю, что нам уготовано в будущем. Может быть, мы уложим вещи и переедем в деревню. Не думаю, что люди вроде Малдера и меня в состоянии обрести полное счастье. Наверно, это никому не дано. Но мы любим друг друга, а это как раз то, на что многие люди могут, во всяком случае, надеяться.

Примечание переводчика: Этот перевод посвящается памяти D.F.

назад

------------------------