ТАМ, НА ЗВЕЗДЕ

Автор: Beduini
Перевод: Яна

------------------------

Иногда, когда она смотрела на небо, ей казалость, что она знает. Темное, дикое чувство, глубокая боль - как пустота - постоянно разрывала ее сердце и заставляло думать, что она знает. Отодвинув с лица пряди рыжих волос она закрыла глаза и представила откуда и почему она знала. Она представила его нежные руки, ласкающие ее щеку, шею; его сильные пальцы ласково отодвигали непослушные пряди ее шелковых волос цвета меди, и его голос эхом отзывался в ее голове и отдавался во всем теле. Он был рядом.
"Я с тобой, Скалли. Я здесь."
Это был беспокойный сон, пугающе отчаянный гипноз.
"Я чувствую тебя," думала она. "Малдер, я здесь. Найди меня."
Она прижала ладони к холодному оконному стеклу, и ее губы втягивали воздух вздох за вздохом. Каждый вдох был длинным и глубоким, и она чувствовала, что сердце бьется в такт дыханию. Это была мрачная музыка, которая никогда не прекращалась и не утихала, даже когда она спала. Было больно, но по какой-то непонятной причине ей это иногда нравилось. Ей нужна была эта боль. Иногда вечером она смотрела на бархатное небо, усеянное звездами, и представляла, что он с ней рядом. В ее мечтах он видел ее, знал ее и вспоминал ее, так же как она в мыслях рисовала его. Его глаза, его губы, линию лица… Он был рядом.
"Держись, Малдер." шептала она. "Держись за меня. Я здесь."
Но конечно же, ответа не было, хотя она каждый раз вслушивалась в тишину в надежде на ответ. Она ясно видела это: момент, когда она, наконец, услышит ответ; момент, когда он обнимет ее, поцелует и скажет, что он с ней навсегда. Но это была лишь фантазия. Малдер пропал. Каждый раз, думая об этом, она закрывала глаза. Малдер исчез.
"Мне так жаль, агент Скалли" - слышала она уже в миллионный раз.
"Я сожалею, мне очень жаль…" - целую неделю с тех пор, как это случилось; после того, как Малдер не вернулся, пропал, как лист, унесенный ветром неизвестно куда; после того, как она вышла из больницы.
"Я искренне сочувствую, Дана…" Каждый раз сотрудники останавливали ее в коридорах или психолог искала с ней зрительного контакта в лифте или на улице, возле скамейки… их скамейки. Той, с которой открывался вид на зеркальный пруд.
"Мне очень жаль, Дана. Я могу что-нибудь сделать для тебя?"
Очень скоро все "сочувствую" превратились в одну монотонную фразу
"Мне очень жаль, Дана. Я искренне сочувствую, сочувствую, сочувствую, сочувствую…" - так же, как было в начале "Я потерял его," сказал тогда Скиннер. "Мне очень жаль…" У нее гудела и болела голова, и она слышала это снова и снова.
"Так жаль, жаль, жаль, жаль…"
Но все же, как и все в жизни, однажды сочувствия начали утихать и исчезли. Взгляды сожаления, которые часто задевали ее, начали проходить мимо. Сначала прошла неделя, потом две, три. Четвертая и пятая текли медленно и вместе с ними май превратился и июнь, потом ранний июнь в поздний, потом в ранний июль. Температура начала постепенно подниматься и воздух стал сырой и промозглый, как это часто бывает, когда в городе наступает лето. Дни были длинными и жаркими и яркими от солнца, которое проникало в каждый уголок. Ночи были ясными и свежими, и звезды блестели так, что казалось их качает ветер.
"Малдер, я здесь." часто в мыслях говорила она ему в те ночи, когда ее сердце билось быстро и уверенно.
"Я здесь. Держись за меня."
Наконец, медленно и тихо наступило лето. Жизнь на работе шла своим чередом, в час пик пробиваясь через злую и громкую жару, и пульс города все еще стучал - хотя иногда казалось, что не было никакой причины для этого.
Не чувствуя нужды в нормальном состоянии, Дана Скалли вставала каждый день так же, как до его исчезновения, ровно в шесть утра. В шесть тридцать она выходила из душа, в семь заканчивала макияж и прическу и к четверти восьмого не оставалось больше ничего, что нужно было сделать, и она бродила по квартире со стаканом апельсинового сока. Иногда она смотрела на слишком белые стены, на всегда идеально чистый кухонный пол или смотрела телевизор, который интересовал ее все меньше и меньше. Когда наконец, стрелки часов, остановившись на семи тридцати, освобождали ее от этой скуки, она брала ключи.
Восемь тридцать - и она уже была на рабочем месте и, сидя на своем обычном стуле, смотрела на проклятый плакат, который гласил "Я хочу верить". Иногда, просматривая обычные дела, она думала: "Секретные материалы… Малдер тутже бы вскочил и помчался на место происшествия." Но поскольку она была одна и ей не хватало его энтузиазма, большинство расследований так и оставались не начатыми. У нее болела голова, у нее болело сердце, все ее тело ныло так, что иногда она думала, что лучше бы она никогда не бралась за этот проект вообще.
"Черт тебя подери, Малдер" думала она. "Черт тебя подери за то, что ты делаешь это со мной."
Иногда ей было проще обвинять его, чувствовать постоянную глубокую ярость из-за человека, который мог увести ее из одной крайности в другую - в конце концов это было лучше, чем жалкая пустота в сердце. В душе она проклинала себя, проклинала его и секретные материалы, которые на протяжении многих лет были предметом их навязчивой идеи.
"Что заставляло нас идти вперед все это время?" пыталась она понять. Была ли это истина? И что такое вообще истина? Почему они просто не … остановились? В один прекрасный день не остановились и не сказали: "Что мы здесь делаем? Почему мы не можем успокоиться?"
Но они никогда не останавливались. Никогда не успокаивались. В работе, в поисках истины и, наконец, в отчаянном физически-эмоциональном толчке они взрывались, но никогда, никогда не останавливались.
"Черт тебя подери, Малдер!" проклинала она. "Все эти годы были такими по твоей вине! Все по твоей вине!"
Было ли это так? Нет, она знала, что это не так. Они оба делали свою судьбу, хотели они этого или нет. Но тогда чья же вина? Кто-то должен быть виноватым. Она? Курильщик? Никто? Она не знала. Может быть ей и не нужно было знать. Скалли облокотилась на спинку кресла и вздохнула в тишине летнего вечера.
"Почему тебя нет со мной, чтобы поспорить?" спрашивала она, задумчиво смотря перед собой остекленевшими глазами. Единственным ответом было шуршание занавесок. "Ты бы сказал, что я не права." вздохнула она снова.
Иногда ее голова затуманивалась ужасными, сбивающими с толку мыслями и порывами. Все тело болело до тех пор пока слезы не начинали колоть глаза изнутри, мучая и сдерживая ее пока она не останавливалась и начинала задыхаться, пытаясь проглотить их. Места для слез не было. Она никогда себе этого не позволяла.
"О, Малдер!" сказала она, смотря из окна мимо светящегося неоновым светом спящего города. Мысленно она видела его, видела их обоих, телами и душами вместе в тот идеальный момент, который когда-то был реальным, но никогда больше не повторится. Его кожа была мягкой и твердой одновременно, его губы шептали слова, которые никогда не будут понятыми, и она знала это. Он был горячим и прохладным, и ее руки чувствовали это; она ощущала его горячее дыхание на своей шее, на руках, на щеках, везде. Обещание за обещанием, поцелуй за поцелуем, он проглотил ее целиком. Он находил в ней поддержку, как будто она была последним глотком воздуха, и она шептала ему слова любви и веры, которые всегда оставались несказанными. И после этого они больше не должны были обсуждаться или произноситься снова. Все всегда было так … закрыто. Спрятано за невидимыми стенами. Скалли покачала головой и увидела, как облака ползут на юг над ее окном.
"О, Малдер! Какими же глупыми мы были" - сказала она. До того вечера, до того как их союз создал доверие, глубокую и неразрушимую любовь друг к другу. Но в ту ночь, в тот единственный застывший в воспоминаниях момент каким-то непостижимым образом они создали жизнь.
"Черт тебя подери, Малдер" - сказала она, смотря на множество машин, одним потоком летящих по дороге. Она бы никогда не могла сказать этого, никогда бы не произнесла этих слов при других, но все же она говорила их себе.
"Черт тебя подери. Черт тебя подери, Малдер".
Теперь не было ничего. Не было слов. Не было взглядов. Не было работы, которую можно было разделить на двоих. Не было второго шанса. Ничего. Теперь, из-за их упрямства и из-за его презрения к тем людям, что пытались встать на их пути, он исчез. Малдер исчез. И ничего не осталось после него, кроме хаоса. Теперь были только аудиторы и служебные комиссии, которые пытались остановить ее, разрушающиеся заговоры… и тихая тоска и уверенность в том, что она вернет его. Ее одержимости, его одержимости снова преследовали ее. Они заставляли ее проклинать его имя и в то же время она хранила в памяти и лелеяла каждое воспоминание о нем. Она любила его, потому что это был Малдер, и ненавидела его по той же причине.
"Черт тебя подери!" сказала она, дотрагиваясь до прохладного стекла. "Черт тебя подери."
О своей беременности Скалли не сказала никому. Ни "одинокие стрелки", ни даже ее собственная мать не знали, почему она с недавнего времени чувствовала недомогание и головокружения каждый час. Никто не знал, почему она вдруг начала есть красное мясо и постоянно отказывалась от кофе и вина. Но самое важное было то, что никто не знал, что единственная причина, по которой она вставала каждое утро, основывалась на тусклой надежде, что она как-нибудь узнает истину и будет жить счастливо, если это не убьет ее…, и найдет отца своего ребенка.
"Однажды, малыш," - прошептала она, легонько поглаживая живот. "Однажды все будет подругому для нас. Я обещаю тебе."
Она закрыла глаза и представила, что она смотрит на своего ребенка и он смотрит на нее.
"Все будет хорошо." сказала она. "Я люблю тебя… вас обоих".
Она не была уверена, когда это случилось, почему это случилось, но как-то это все-таки произошло. И жизнь стала радостной и мучительной одновременно. Мысли Скалли постоянно возвращались к ее ребенку. Живая частица Малдера была с ней, внутри нее, даже если он сам не был с ней. И только закаленный жизнью, твердый заместитель директора Скиннер знал о маленькой жизни, растущей в ней, о разрыве, который все разрастался и разрастался в ее сердце. Только он оказывал частые визиты в подвальный офис, спрашивал о ее "состоянии", которое в других обстоятельствах было бы чудесным открытием для когда-то бесплодной Даны Скалли и для Малдера - человека, который сказал, что он готов весь мир положить к ее ногам.
Да, это был дар - действительно дар - но он пришел вместе с удушающим и заставляющим неметь ужасом. Что же теперь будет с ее жизнью? Что теперь будет с ребенком, которому она получила возможность дать жизнь? Возможности были огромные и бесконечные, но ужасные. Малдер, человек, которого она так долго любила, пропал - она никогда не узнает, на сколько - а она была здесь, одна во всех смыслах этого слова. Единственное, что еще осталось, были секретные материалы и неизвестное будущее ее нерожденного ребенка. Каждый день она молилась и каждую ночь она в благоговении закрывала глаза.
"Пожалуйста, Господи" - она тихо говорила, и мысли о ее матери, об Эмили, о ее шраме вдруг приходили к ней.
"Пожалуйста, пусть мой ребенок будет в безопасности. Пожалуйста, не дай мне покинуть Малдера… и себя".
За этими молитвами были потоки невыплаканных слез и водопады холодящего душу страха.
"Что если я не надежна? Что если малыша ждет то же, что и Эмили? Что если они заберут моего ребенка? Что если Малдер погиб? Что если -- "
Неизвестные беспокойства, такие как эти, ни на минуту не покидали ее. Если не постоянное напряжение в попытках защититься, тогда непременно, ее слабости возьмут верх и ее осторожно построенная стена рухнет. В самом начале это было почти просто.
"В отсутствие Малдера я хочу продолжать работу над секретными материалами." - сказала она Скиннеру. Потом она добавила, решительно покидая кабинет, - "одна". В мыслях она понимала, что если Малдер не вернется, ей назначат другого партнера, хочет она этого или нет. Но сердцем она отказывалась быть "неверной" ему и ей было все равно, что об этом думают другие. Ее упрямая настойчивость не оставляла места для спора и, поскольку ее беременность была деликатной проблемой, Скиннер с ней не спорил. Он просто сказал: "Только заботьтесь о себе".
Вдруг вечерний ветер переменился, и ее легкие занавески стали раздуваться в другую сторону. Скалли посмотрела на свои руки, на пальцы укутаные в мягкий тонкий шелк ее одеяла. Легкий бриз приятно гладил ее руки.
"Со мной все в порядке, Малдер" сказала она. "Все хорошо."
Каждый день она шла по коридорам на работе как будто ничто не могло затронуть ее. Она подходила к своим делам так же аккуратно и нормально, как делала это прежде. Холодный взгляд ее голубых глаз никогда не блуждал. Ее коллеги не смели пытаться проникнуть к ней в душу, а стена вокруг ее сердца росла с астрономической скоростью. Снаружи она была твердой и холодной как камень, но внутри она вся тряслась. Ее сотовый телефон редко звонил, и каждый раз, когда она слышала звонок, желание доводило ее до безумства, превращавшегося в разочарование, каждый раз, когда она отвечала на звонок. Дома она больше не просыпалась от телефонного звонка в три часа ночи, чтобы обсуждать теории о жизни и вселенной. Никто больше не стучался к ней в полночь, чтобы спросить не хочет ли она посмотреть фильм или пробежаться. Иногда, о иногда, ей так нужно было это вторжение, что она даже чувствовала его вкус.
"Что со мной происходит" - спрашивала она себя. "Что я сделала с собой? Ты бы знал Малдер, правда?"
Больше всего она горевала и мучалась из-за этого, когда наступала ночь. Потому что она никогда не спала крепко. Когда она просыпалась, ее руки всегда дрожали и тянулись за оружием, и непонятные ночные звуки вдруг казались опасными и пугающими. Сейчас все казалось опасным и пугающим. Для всего окружающего мира ее сердце было железным и практичным. Она была стальной. А для себя она была испуганой, одинокой, но все же она никогда никому не признавалась в этом. Она страстно желала оказаться в сильных руках, которые в каждый ужасающий момент так крепко держали ее, и почувствовать себя в безопасности.
"Где ты, Малдер?" спрашивала она. Инстинктивно, она подняла руки к шее, чтобы взять золотой крестик, простой и крошечный крестик, который всегда был пристанищем истины и веры. Его не было, но он был с Малдером, и она знала, что так должно быть.
"Где ты?" снова спросила она, чувствуя наплыв стаха, который она всегда ощущала задавая такие вопросы.
В вечера такие, как этот, когда ветер ласкает ее окно, и облака проходили мимо ясных звезд над ней, она закрывала глаза и загадывала желание. Она знала, что это было глупо и непрактично, и все знали, что Дана Скалли никогда не делала глупых и непрактичных вещей, но она всеравно загадывала желание. Она делала это, потому что она любила его, потому что скучала по нему, и потому что она знала, что ему это покажется забавным, что она решила делать одну непрактичную вещь в день - ради него.
"Господи, исполни это желание, которое я загадываю сегодня," она шептала облакам, ласково поглаживая уже немного округлившийся живот.
"Пожалуйста, пусть он меня услышит. Пожалуйста … Малдер, я обязательно найду тебя. Мы найдем тебя. Держись за меня, Малдер. Держись."
И когда ее дыхание замедлялось и сердце билось в такт дыханию, когда все внутри нее пульсировало как музыка, она могла поклясться, что слышала его. Она могла поклясться, что чувствовала его губы на своем лбу, чувствовала, как его пальцы ласкают изящную плоскость ее живота. Он был там.
"Я с тобой, Скалли." слышала она в сердце и в мыслях снова и снова.
"Я найду тебя…" шептала она, как будто он был рядом, как будто он мог ее услышать.
"Я найду тебя, я найду тебя …" И помня все во что верила она, помня все, что она знала, она все-таки поняла, что возможно она всегда верила ему.
"Ты чувствуешь меня Малдер," шептала она. "Я знаю это…" Она снова закрыла глаза и казалось, что прошла вечность.
На улице начался мелкий дождь. Капли текли по стеклу как слезы, и луна скрылась за серебристым одеялом облаков. Внутри, прямо за оконным стеклом, на кресле возле окна спала Дана Скалли, спала крепким сном.

назад

------------------------